§ 2. РАЗВИТИЕ И РАСПРОСТРАНЕНИЕ АНТИКРЕПОСТНИЧЕСКОЙ ИДЕОЛОГИИ

 

Складыванию революционной ситуации как следствия изменений в социально-экономической жизни способствовало развитие и распространение перед реформой антикрепостнической революционно-демократической идеологии, ставшей целостной системой. Ее представители, известные под названием «тергдалеули» (дословно «выпившие воды из Терека»), или грузинских шестидесятников, являлись просветителями, революционерами-демократами. Правда, формирование мировоззрения Рафиэла Эристави, Даниэла Чонкадзе, Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, Нико Николадзе, Георгия Церетели, Сергея Месхи, Якоба Гогебашвили, Виссариона Гогоберидзе и других происходило под влиянием социально-политической и экономической жизни Грузии (развитие буржуазных отношений, сильное крестьянское движение, передовая грузинская литература, колониальная политика царизма и т. д.), однако большую роль в этом сыграла также передовая русская и европейская общественная мысль. Творчество В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Д. И. Писарева и студенческое революционное движение в Москве, Петербурге и других городах России способствовали развитию новой, антикрепостнической идеологии грузинской молодежи.

«Тергдалеули» не только не скрывали своей ненависти к крепостному праву, но и выступали с требованием отмены этого несправедливого общественного строя. Грузинские шестидесятники, по свидетельству Э. Иоселиани, писали «о несправедливостях крепостнических отношений. Они весь свой ум, всю свою силу использовали для того, чтобы уничтожить... крепостничество, избавить крестьян от кнута, от рук палача и сделать их людьми»[1].

Против отжившего свой век строя еще в 1857 г. выступил Рафиэл Эристави[2] (1821—1901). Когда «нигде еще ничего не было слышно» об отмене крепостного права[3], он написал стихотворение «Просительница у судьи», опубликованное в журнале «Цискари» («Заря») в 1861 г. В этом стихотворении, созданном, как видно, под непосредственным впечатлением восстания мегрельских крестьян, подвергнут резкой критике строй, позволяющий одному человеку держать в рабстве другого, считающий нормальным отнимать у матери родного сына. Вот какие слова вкладывает поэт в уста лишившейся сына матери, пришедшей к судье искать правды: «Прошу вернуть мне сына моего, я ведь мать ему. Почему другой владеет тем, которого родила я. Зачем тиранит его стоящий там беркут»[4]. Как писал И. Чавчавадзе, это был первый голос, прозвучавший в пользу угнетенных. До Рафиэла Эристави никто... не обращал внимания на ропот истерзанного крепостничеством народа, никто не ставил перед собой этот, по словам Гейне, действительно «проклятый вопрос»: почему владеет один существом, рожденным другим[5].

В развитии новой идеологии большую роль сыграл автор «Сурамской крепости» Даниэл Чонкадзе (1830—1860). Он был выразителем «стонавшего под гнетом крепостничества крестьянства», которое нередко восставало против несправедливости и расправлялось со своими притеснителями. Источником его творчества являлся именно этот революционный настрой сельского трудового населения, его жизнь, его быт[6]. В противоположность Александру Орбелиани, выступившему в 1859 г. с защитой феодально-крепостнических отношений, Д. Чонкадзе показал их негодность и антинародный характер. Автор представил реалистическую картину классовых взаимоотношений, социального неравенства и эксплуатации в феодально-крепостнической Грузии.

Автор «Сурамской крепости», радикальный разночинец, твердо верил, что благополучия народа можно добиться лишь уничтожением крепостного права[7]. «Пока мы крепостные, наше счастье невозможно», — говорит он устами своего героя. Даниэл Чонкадзе внушал трудовому народу мысль о том, что раздобыть свободу возможно только стойкой и неустанной борьбой. Именно этим объясняется та большая тревога, которую вызвало среди феодалов опубликование «Сурамской крепости»[8].

Непримиримым врагом феодально-крепостнической системы с самого начала показал себя Илья Чавчавадзе (1837— 1907). В таких его произведениях, как «Пахарь», «Видение», «Разбойник Како», «Рассказ нищего», «Человек ли он?» и др., дана резкая критика крепостничества и вынесены на суд народа все его отвратительные черты. Мысль о негодности и антинародности крепостного строя проведена, в частности, в напечатанном в 1858 г. стихотворении «Пахарь». В нем автор в мрачных красках рисует экономическое и правовое положение предреформенного грузинского крестьянства. В условиях крепостничества его удел — постоянный труд и полное бесправие[9]. В этом отношении оно, по мнению И. Чавчавадзе, ничем не отличалось от животного.

Илья Чавчавадзе понимал, что крепостное право — это плевелы, мешающие всходу семян, которые необходимо вырвать с корнем. Без этого он не мыслил социально-экономический и культурный прогресс страны.

Проблеме социальной несправедливости посвящена и поэма И. Чавчавадзе «Видение». В этом произведении, созданном в 1859 г., т. е. до крестьянской реформы, смело осужден существовавший в то время общественный строй, при котором «как ни трудись—плоды пожнет другой. Раб трудится — хозяин поедает... Где справедливость в мире, боже мой»[10].

Илья Чавчавадзе осуждал крепостничество не только потому, что оно было основано на присвоении чужого труда, но и потому, что ему было присуще много других омерзительных черт, например, торговля живыми людьми и всяческий произвол помещиков в отношении своих крестьян: «Раба за человека не считают. От матери младенца отнимают и продают неведомо кому... Отнимут дочь, похитят, продадут... Все, что любил ты, все, чем был богат, увидишь в скверне ты неистребимой»[11].

Поэт глубоко был уверен, что крепостное право недолговечно, он не сомневался в падении этого строя в результате самоотверженной народной борьбы. И. Чавчавадзе верил, что старый, отживший себя мир не устоит «перед могучим вихрем обновления» и разлетится в пух и прах, и установится справедливый общественный строй, мир свободных и равноправных людей, который исключит возможность эксплуатации человека человекам.

К числу произведений, проникнутых антикрепостническим духом, принадлежит поэма «Несколько картин, или Случай из жизни разбойника» (1860), в которой И. Чавчавадзе нарисовал образы, крестьянских бунтарей, борцов против феодально-крепостнической жизни. Не выдержав несправедливости, один из них сбежал от барина в лес. И хотя там условия жизни были весьма суровы, но разбойник и бунтарь все же доволен, так как он перестал быть рабом другого человека, он был свободен. Сознание того, что он сам себе хозяин, и никто над ним не властвует, придавали ему бодрость духа, помогали сравнительно легко переносить все невзгоды скитальческой жизни.

С любовью описав образы бунтарей, взявшихся за оружие, и подобных им других, активно действовавших крестьян, И. Чавчавадзе тем самым обосновал свою мысль о невозможности получения свободы без борьбы, что только сила, а не жалобы, стоны и просьбы, может избавить человека от несправедливости и угнетения. Это И. Чавчавадзе показал и на примере героев произведения «Рассказ нищего» (1859). Молодой князь, ради удовлетворения своей минутной прихоти, отверг справедливую просьбу своего крепостного слуги и сверстника, обесчестил его возлюбленную девушку, а ее отца жениха сумел сослать в отдаленные края. Старик умер в пути, а сын был возвращен с дороги самим, измученным от угрызения совести, князем. Крепостной беспощадно расправился с ним, встретившись один на один, и в поединке положил конец беспутной жизни своего князя[12].

Илья Чавчавадзе оправдывал подобную расправу, не считая грехом пролитие крови во имя защиты прав человека, однако будет лучше, если отжившее свой век дворянство дойдет до такого самосознания, что жить по-старому уже нельзя, и оно должно исправится или погибнуть. Таков смысл повести Ильи Чавчавадзе «Человек ли он?» (1859—1863), в которой ярко показан процесс деградации грузинского дворянства[13].

Развитию новой идеологии способствовали и публицистические статьи Ильи Чавчавадзе, опубликованные в 1861 г. в журнале «Цискари» («Заря»), в которых он смело выступил против представителей старого поколения, так энергично защищавшего крепостнические порядки. И. Чавчавадзе поставил вопрос о необходимости «расчистки грузинского языка от архаизмов, его упорядочения, изгнания устарелых форм правописания». И. Чавчавадзе в названных статьях не только раскритиковал ошибочные взгляды «отцов» на родной язык и литературу, но и выдвинул программу скорейшей ликвидации всех отрицательных сторон общественной жизни тогдашней Грузии.

Выступление И. Чавчавадзе и его соратников, вызвало сильную реакцию среди консерваторов. Все они как один встали против нового идейного течения, в защиту старого. «Так началась и закипела борьба между поколениями... [Она] приняла весьма острые формы и неподвижная сначала общественная жизнь пришла в движение»[14].

Развитие антикрепостнической идеологии тесно связано также с именем Акакия Церетели (1840—1915). Поэт всей душой осудил существовавший тогда социальный строй. Он осудил порядок, позволявший одному присваивать труд другого. Подавленный крепостнической жизнью крестьянин в его стихотворении «Трудовая песня» (1861) говорит: «...Барин для несчастных обуза. Жалобам нашим не внемля, давят свои и чужие. Потом горячую землю нам орошать не впервые, сеем мы пахоту тунеядца, хоть с голоду мрут наши семьи, чтоб тем богачам насыщаться»[15].

В другом стихотворении «Исповедь крестьянина» (1863) А. Церетели главной причиной тяжелой жизни и физического уродства сельского труженика признано крепостное право. Его, по мнению поэта, необходимо было незамедлительно упразднить и заменить строем, который основой общественного блага объявил бы честный и благородный труд.

В 1863 г. «тергдалеули» во главе с Ильей Чавчавадзе основали революционно-демократический журнал «Сакартвелос моамбе» («Вестник Грузии»). Несмотря на то, что журнал выходил только один год, он сыграл большую роль в историй грузинской общественной мысли, считая своим делом борьбу за улучшение жизни народа и ускорение общественного прогресса, путем упразднения крепостного права — источника всех бедствий народа.

В статье «Разные дела» у сотрудника этого журнала Давида Кипиани, например, есть такое рассуждение: «Спрашивается: хорошо ли было бы для общества, если бы одна часть его работала, а другая жила бы за счет чужого труда и если бы к тому же этот труд был бы подневольным? Ты, читатель, вздрогнешь от этого вопроса, но, знаю, что ответа никакого пока что не дашь. Это состояние (т. е. крепостное право) гибельно для обеих частей общества, и вот почему. Если бы меня лишили свободы и надели бы кандалы, то я не мог бы, естественно, вести полезный труд... Если бы мой барин, против моего желания поручил бы мне провеять пшеницу, то я, несомненно, половину зерна выбросил бы вместе с шелухой. Так какой же вывод следует из этого? Тот вывод, что свободный труд более производителен, и что каждый человек должен быть тружеником и тружеником свободным. Это чувствует... часть грузинского дворянства и предоставляет крестьянам свободу»[16].

Еще сильнее раскритикован принудительный труд в работе французского экономиста Бастия (1801—1850) «Физиология грабежа», грузинский перевод которой, выполненный Ильей Чавчавадзе, был напечатан в одном из номеров журнала. «Нужно признать, — читаем там, — что грабеж в мире значительно усилился... (Но) он в самом себе содержит нечто такое, что положит ему конец. Редко бывает, чтобы большинство грабило меньшинство... Почти всегда наоборот — меньшинство угнетает большинство. От этого грабеж быстрее идет к своему печальному концу, так как он производится при помощи силы..., которая в конечном итоге перейдет на сторону большинства. Грабители силой заставляют человека работать в свою пользу... Они ему говорят: «Ты трудись, а мы будем забавляться». Это есть рабство...

Политическая экономия доказала, что свободный труд по своей природе прогрессивен и производителен, между тем труд раба неподвижен, нерентабелен. Поэтому победа вольного труда над принудительным неизбежна».

Журнал «Сакартвелос моамбе» вел широкую пропаганду мысли, что спасение — в силе, в насильственном свержении существующего строя, что мирным путем нельзя избавить народ от крепостного гнета. «Назовите-ка хоть одну страну, в которой по доброму желанию господ... было бы уничтожено рабство»[17], — сказано в вышеуказанной статье французского экономиста. Та же самая мысль высказана в статье Давида Кипиани. Он на примере Французской революции убедительно доказал необходимость и неизбежность применения силы для достижения цели.

На страницах «Сакартвелос моамбе» была опубликована и статья Георгия Церетели, присланная из Петербурга, в которой на основе материалистического анализа тогдашней обстановки обоснован революционно-демократический вывод о том, что «основанный несколько столетий тому назад общественный строй... уже не удовлетворяет требованиям современной жизни. Ясно, что данная форма общества отжила свой; век и ввиду этого она должна или полностью уничтожаться, или же переделаться в соответствии с возникшими новыми требованиями»[18].

Писатель Антон Пурцеладзе (1839—1913) в 1863 г. на страницах журнала «Цискари» («Заря») опубликовал рецензию на повесть «Сурамская крепость» Даниэла Чонкадзе, в которой отмечал, что это произведение вызвало огромную тревогу среди защитников «старины и лжи», восстановив их против распространившихся в стране новых идей. А. Пурцеладзе предупреждал крепостников, что эксплуатируемый ими трудовой народ поднимется и пойдет на смертельный бой, который положит конец господству тунеядцев, конец всей феодально-крепостнической системе[19].

Таким образом, 1857—1863 гг. в Грузии были годами как общественно-политического, так и идейного натиска на крепостничество[20]. Накануне крестьянской реформы в Грузии сложилась революционно-демократическая система антикрепостнической идеологии. Будучи результатом сдвигов, происходивших в социально-экономической жизни Грузии того времени, новая идеология сама оказывала положительное влияние на эти процессы. Она создала общественное мнение в пользу отмены крепостного права и, несомненно, способствовала ускорению проведения в Грузии крестьянской реформы.

 


[1] Иоселиани 3. О.* Грузинская литература. — Иверия, 1883, №4, с. 85, 87—88.

[2] Вашакидзе Ш. Н.* Рафиэл Эристави. Тбилиси, 1962, с. 127.

[3] Чавчавадзе И. Г.* Соч., т. III. Тбилиси, 1953, с. 228.

[4] Эристави Р. Д.* Избр. соч. Тбилиси, 1958, с. 7.

[5] Чавчавадзе И. Г.* Соч., т. III, Тбилиси, 1958, с. 223.

[6] Эристави Р. Д.* Избр. соч. Тбилиси, 1958, с. 10—12, Зандукели М. В.* Новая грузинская литература, т. II. Тбилиси, 1962, с. 153.

[7] Чонкадзе Д. Г.* Сурамская крепость. Тбилиси, 1939, с. 27.

[8] Каландадзе А. П.* Иване Кереселидзе. Тбилиси, 1959, с. 190-198.

[9] Чавчавадзе И. Г. Стихотворения и поэмы. Л., 1976, с. 55.

[10] Там же, с. 156.

[11] Там же, с. 156—157.

[12] Чавчавадзе И. Г. Указ. соч., с. 188.

[13] Его же*. Сочинения. Тбилиси, 1957. с. 236, 245. Вводная статья П. Ингароква; см.: Барамидзе А. Г., Радиани Ш. Д., Жгенти В. Д. История грузинской литературы. М., 1952, с. 126—127.

[14] Барамидзе А. Г., Р а д и а н и Ш. Д., Ж г е н т и В. Д. Указ. соч., 116—117.

[15] Цит. по: Барамидзе А. Г., Радиани Ш. Д., Жгенти В. Д., История грузинской литературы, с. 141.

[16] Сакартвелос моамбе, 1863, №4, с. 109—110.

[17] Сакартвелос моамбе, 1863, №8, с. 62-63, 69—70.

[18] Церетели Г.* Почему раскудахталась «Цискари»? -- Сакартвелос моамбе, 1863, № 5.

[19] Цискари, 1863, №1. Подробнее о А. Пурцеладзе см.: Вахания В. А.* Мировоззрение Антона Пурцеладзе. Тбилиси, 1958.

[20] Гаприндашвили М. М.* Мировоззрение Георгия Церетели. Тбилиси, 1955, с. 35.
,


КРЕСТЬЯНСКАЯ РЕФОРМА И АГРАРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД (60-е—90-е гг.)

 

В предреформенной России продолжался начавшийся ранее процесс развития капитализма, но существовавшая в то время феодально-крепостническая система значительно замедляла его, задерживала прогресс промышленности, сельского хозяйства, торговли и городской жизни. Заметно обострились противоречия между производительными силами и производственными отношениями, которые превратились в оковы для развития производительных сил. Задачи дальнейшего развития страны ставили вопрос о полной или хотя бы частичной ликвидации этих противоречий[1].

В стране назревала революционная ситуация. Она и заставила императора Александра II (1855—1881) заявить, что лучше освободить крепостных сверху, нежели ждать, пока она добьются освобождения снизу[2].

Роль катализатора в ту пору сыграла Крымская война, показавшая гнилость существовавшего в России общественного строя. Она убедила даже правительственные круги в невозможности сохранения крепостного права и в необходимости изменений. Тяжелые последствия войны диктовали необходимость реформы, хотя бы некоторого обновления социально-политической жизни страны.

19 февраля 1861 г. был подписан манифест об отмене крепостного права и утверждены соответствующие «Положения» (законы). Крестьяне, как известно, получили личную свободу. Что же касается земли, то она была признана собственностью помещика, которой сельские труженики могли пользоваться за определенную плату. Они, с согласия помещиков, могли выкупать надел, но тут перед крестьянами возникал целый ряд препятствий, преодолеть которые было чрезвычайно трудно, а то и вовсе невозможно. До выкупа надела крестьянин оставался во временнообязанном положении в отношении к бывшему своему барину и платил ему все те повинности, какие он отбывал в дореформенную эпоху за пользование помещичьей землей. Наделы выделялись по новой, сильно урезанной, по сравнению со старой крепостнической, норме, а земли «сверх нормы» отрезались в пользу помещика.

Это и обусловило значительное сокращение крестьянского земельного фонда в пореформенный период.

Несмотря на это, т. е. фактическое ограбление сельского трудового народа, отмена крепостного права имела большое значение в общественной жизни России. Она дала сильный толчок дальнейшему социально-экономическому развитию страны, способствуя утверждению капитализма в качестве господствующей формации. С политической же точки зрения реформа представляла собой «шаг по пути превращения России в буржуазную монархию»[3].

Крестьянская реформа на окраинах России, в том числе и в Грузии, была проведена на тех же основаниях, что и во внутренних российских губерниям. Отмена крепостного права в Грузии была обусловлена не только характером и общим направлением социальной политики правительства, но и той конкретной обстановкой, которая создалась к этому времени в Грузии, а именно — бурным развитием капитализма и обострением классовой борьбы в стране.

 

 


[1] Очерки истории СССР 1861—1904 гг. Под, ред. С. С. Дмитриева. М., 1960, с. 3—7.

[2] Линков Я. И. Очерки истории крестьянского движения в России в 1825—1861 гг. М., 1952, с. 4; Попельницкий. Речь Александра II, сказанная 30 марта 1856 г. московским предводителям дворянства. — Голос минувшего, № 5—6, с. 393.

[3] Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция. — Полн. собр. соч., т. 20, с. 173.



§ 1. РЕФОРМА В ВОСТОЧНОЙ ГРУЗИИ

 

Подготовка реформы. Доклад Димитрия Кипиани. Некоторая предварительная подготовка к реформе началась еще в 1857 г., а в 1862 г. был созван съезд дворянства Тифлисской губернии, который выработал основные руководящие принципы предстоящих преобразований и поручил составление соответствующего проекта известному общественному деятелю, прекрасному знатоку крепостного права Грузии Димитрию Ивановичу Кипиани. Им действительно был составлен проект с препроводительным докладом, обосновывающим главные принципы проекта.

В этом докладе, прочитанном в апреле — мае 1863г. на собраниях уездного дворянства Тифлисской губернии, отмечается, что грузинские феодалы с тревогой восприняли весть о предстоящих преобразованиях и приложили немало усилий к тому, чтобы вообще предотвратить нагрянувшую катастрофу или, в худшем случае, отодвинуть, сколько возможно наступление этого дня. Но когда они убедились в том, что план обречен на провал, постарались дать делу оптимальное для себя направление[1].

Д. Кипиани в своем докладе, получившем общее признание абсолютного большинства дворянства Тифлисской губернии, считал возможным лишь личное освобождение крестьян. Что касается земли, то она объявлялась собственностью помещиков, и предлагалось оставить ее в полном их распоряжении. В силу осуществления этого мероприятия ежегодный доход помещика сократился бы на 148 рублей 38 коп., в связи с лишением его повинностей, связанных с личной зависимостью крестьян. Это конечно, ухудшило бы материальное положение и без того небогатого дворянства. Поэтому Д. Кипиани предлагал вознаградить помещиков, но не за счет крепостных, а за счет государства, признавшего в свое время целесообразным установление крепостного права в стране, а сейчас его упраздняющего.

Вопрос о земле решался в полном соответствии с интересами дворянства. Из 240 помещиков, высказавших свое мнение об основных принципах реформы, 226 были против предоставления крестьянам земли в собственность. Освобожденных лично, без земли, сельских тружеников Д. Кипиани предлагал перевести в положение хизанов. «Хизанство у нас, — говорил он, — существует с древних времен, и не только люди свободные, но многие из крепостных стремятся к этому состоянию, на самом деле выгодному для обеих сторон. В положении именно этого рода, но в положении лучшем, будут и крестьяне наши по освобождению от нашей зависимости, лучшем потому, что останутся при пользовании лучшими землями, и нет сомнения, что не будет тогда никаких поводов ни к неудовольствиям между нами, ни к ежедневному вмешательству начальства во внутренние, домашние дела наши»[2].

Проект большинства. На основе принципов, изложенных в докладе Д. Кипиани, был составлен проект большинства освобождения крестьян (апрель 1863 г.). Первый пункт его торжественно извещал, что, по желанию «государя императора, а также князей и дворянства Грузии», сельские труженики «освобождаются от всякой крепостной зависимости». Но так как, сказано в примечании к этому пункту, данный шаг связан с большими жертвами со стороны помещиков, то надеемся, что государь даст им «единовременное содействие». Освобожденный от личной зависимости крестьянин вступал также в «добровольные» отношения с землевладельцем, какие «по древним» обычаям Грузии существуют между хизаном, т. е. между свободным сельским обитателем, и владельцем земли. Вышедший из крепостной зависимости крестьянин получал право приобретать в собственность без ограничения «всякую недвижимость». В распоряжении освобожденных оставались не только собственные, но и те владельческие земли, на коих они жили и коими пользовались. Однако за это помещику предоставлялась определенная плата. Свободный сельский обитатель за пользование пахотными, садовыми и луговыми местами, лесом и водой обязан был давать владельцу галу (часть земных произведений), кулухи (часть произведений садовых) и отбывать бегару (натуральную повинность работой), как между собой добровольно договорятся, а до заключения добровольного договора должен отправлять галу, кулухи и бегару в том размере, в каком... отбывают их по обычаю хизаны[3].

Таким образом, проект большинства настаивал на безземельном освобождении крепостных. Иначе говоря, главное средство производства, т. е. земля, составляющая основу феодально-крепостнической системы, оставалась помещичьей собственностью. Крестьянин, переходивший в положение хизана, должен был пользоваться чужой землей, отбывая за нее по-прежнему различные повинности. Проект большинства ставил перед собой задачу не уничтожения крепостного трава, а его сохранения в несколько измененном виде. Поэтому он консервативен по своему характеру.

Проект меньшинства. В связи с реформой был выработан и второй, так называемый проект меньшинства[4], подписанный 14 помещиками. Он, как об этом не раз отмечалась в научной литературе, по существу ничем не отличался от вышерассмотренного проекта большинства, что не скрывали и сами авторы[5]. Они прямо заявляли: соглашаясь полностью с основными положениями, высказанными большинством дворянства, поддерживая, в частности, мнение о безземельном освобождении крестьян, мы хотим принять более эффективные меры «к обеспечению будущности крестьян, освобождаемых от крепостной зависимости». Такой эффективной мерой авторы считали признание права сельских тружеников на все то, что было создано и приобретено их трудом. Меньшинство предлагало распространить это право на: 1. домашний скот, орудия труда и вообще на всю движимость, 2. дом и другие хозяйственные постройки, исключая занятые ими земли, 3. сады и виноградники (без их земельной площади) и 4. недвижимое имущество, приобретенное крестьянами после установления в Грузии непосредственного русского управления[6].

Предоставление означенных прав сельскому трудовому народу носило преимущественно формальный характер, так как практически использование этих прав было почти невозможно. По проекту крестьянину разрешалось продать, подарить, завещать и т. д. разбитый им сад, но при условии принятия на себя новым владельцем обязанностей прежнего хозяина, что выражалось в подношении помещику определенного вознаграждения за пользование землей. Если он (крестьянин) не находил желающего на означенных условиях вступить во владение его домом, садом и др., то они становились собственностью помещика.

Не в пользу крестьян был решен и земельный вопрос. Крестьяне, согласно рассматриваемому проекту, за приусадебные участки обязаны были выплачивать помещику ежегодно (деньгами или другими средствами) четыре процента означенной суммы за «земли этой категории». Не лучше была решена проблема пахотных земель. Они оставались собственностью дворянства. «Конечно, — читаем в проекте меньшинства, — мы не отвергаем, что... ему (крестьянину) нужны пахотные, луговые и другие земли и угодья, но все это он легко может приобрести посредством свободного найма. Во всяком случае, у нас самих нет столько земли, чтобы, уделяв крестьянам, мы могли бы сами быть обеспечены. Если все эти земли передать крестьянам в вечное и потомственное владение или, в распоряжение, тогда у помещиков ничего не останется... Потому мы... полагаем все земли и угодья оставить за помещиками». У помещиков же оставался и лес. Сельское трудовое население могло вывезти оттуда (конечно, за плату) лишь столько лесоматериала, сколько было необходимо для устройства садов, виноградников и для других хозяйственных нужд. В остальных случаях пользование помещичьим лесом запрещалось[7].

Таким образом, несмотря на высокопарные слова об обеспечении жизни вышедших из крепостного состояния крестьян, проект меньшинства был таким же консервативным, как и проект большинства, отличаясь от него лишь в деталях.

Мнение Иванэ Багратион-Мухранского. Закавказский центральный комитет по крестьянскому вопросу получил особое мнение Ивана Багратион-Мухранского. Он был противником реформы, считая ее проведение преждевременной. Но раз вопрос об отмене крепостного права, в принципе уже был решен, грузинский феодал постарался сделать это с наименьшими жертвами.

Багратион-Мухранский, как и следовало ожидать, особое внимание уделял земельному вопросу и решал его, конечно, в пользу привилегированного сословия. Собственностью его объявлялась земля. Иной подход к данной проблеме, т. е. передаче даже небольшого земельного фонда крестьянам, в собственность, он рассматривал как вопиющую несправедливость, могущую привести к полному экономическому разорению грузинских князей и дворян. Исходя из этого, Багратион-Мухранский в свой проект внес специальный пункт о безземельном освобождении крепостных и превращении их в потомственных арендаторов помещичьих земель.

По мнению Багратион-Мухранского, помещичью собственность составляли и приусадебные земли крестьян. Поэтому он настаивал на выплате их хозяевам определенного вознаграждения за пользование землей[8].

Словом, предложение Батратион-Мухранского полностью совпадает со взглядами большинства и меньшинства, между ними нет никакой принципиальной разницы.

Мнение Константина Мамацашвили. Среди грузинского дворянства были и такие, которые сравнительно трезво подходили к решению узловых вопросов реформы. К числу последних принадлежал Константин Мамацашвили. В отличие от проектов большинства и меньшинства, а также Багратион-Мухранского, К. Мамацашвили поддерживал идею освобождения крестьян с землей. Без земли свобода, предоставляемая крестьянам, будет только фикцией, не имеющей никакого практического значения, писал он. Обеспечение сельских тружеников землей необходимо было по многим соображениям и, прежде всего потому, чтобы не появился пролетариат этот «неусыпный враг» порядка и спокойствия. Он предлагал крепостное население разбить на три группы[9] и дифференцированным подходом к ним решить вопрос о земле. В первую группу Мамацашвили выделял крестьян, пользовавшихся помещичьими землями в пределах нормы и выше. Им предоставлялось право выкупить участки в пределах утвержденных норм, отрезав в пользу помещика площадь сверх нормы; во вторую —имевшие земли ниже предусмотренной нормы. При освобождении они не получали дополнительных наделов, так как, по мнению Мамацашвили, при новых порядках, т. е. при наличии у них личной свободы, крестьяне могли обеспечить себя доходами от своих небольших участков. И наконец, в третью группу попадали совершенно безземельные крестьяне. «Им, — писал автор проекта, — дадим свободу без земли, так как наши помещики, ввиду бедности, обеспечить их землей не смогут. Если же кто-либо в состоянии купить помещичью землю, то пусть покупает, добровольно склонивши на это землевладельца».

Несмотря на ряд консервативных черт, проект Константина Мамацашвили все же более прогрессивен, нежели проекты большинства, меньшинства и Багратион-Мухранского.

Разногласия в лагере консервативных и либеральных дворян не имеют принципиального характера и значения, так как они происходили внутри феодального класса из-за меры и объема уступок. «Пресловутая борьба крепостников и либералов, — писал В. И. Ленин, — столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными .и либерально-народническими историками, была борьбой внутри господствующих классов... борьбой исключительно из-за меры и формы уступок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти»[10].

Реформа и демократический лагерь. Куда важнее была борьба, которую вели против помещиков за справедливое решение аграрного вопроса крестьяне и защитники их интересов — грузинские просветители, раволюционеры-демократы, «тергдалеули», которые сделали все возможное, чтобы реформа приняла характер, отвечавший интересам трудового народа. В 1864 г., вероятно, именно они совместно с некоторыми либеральными деятелями представили администрации «Критические замечания» на проект реформы, составленный Закавказским центральным крестьянским комитетом. Хотя этот проект и поддерживал идею освобождения крестьян с землей, он все же не предполагал полного уничтожения крепостного права. Именно против этой крепостнической сущности реформы и выступали «тергдалеули», требовавшие, как мы видели выше, коренной ломки отжившего себя общественного строя. Демократы и некоторые либералы требовали выкинуть из проекта пункты о временнообязанных отношениях и предоставить крестьянам землю в собственность. Без этого, по мнению автора «Замечаний», невозможно было улучшение экономической жизни ни непосредственных производителей материальных благ, ни дворянства, ни развития их хозяйства. «Опровергая вовсе обязательные отношения, — говорится в документе, — из которых возможно только порождение всех этих неприятностей, я должен присовокупить, что решение крестьянского вопроса должно быть основано на совершенно других началах, именно: на началах окончательного отделения интересов помещиков от интересов крестьянина, между которыми дожна быть прервана всякая нить, связывающая их насильно между собою, без этого нет исхода, и всякое решение крестьянского вопроса на иных началах не будет окончательным решением, а только продлением... в другой форме крепостного состояния... Во избежание нового... поднятия крепостного вопроса, я признаю необходимым теперь же его порешить окончательно и, уничтоживши всякие обязательные столкновения между освобождающим и освобождаемым сословиями, определить окончательное отделение крестьян с предоставлением им надела от всяких отношений к помещику»[11].

Такие революционно-демократические взгляды в «Замечаниях» переплетаются с прогрессивно-либеральными положениями, что свидетельствует о борьбе, протекавшей между различными социальными классами и внутриклассовыми группировками в грузинском обществе на стыке двух эпох — феодальной и капиталистической.

Положения 13 октября 1864 г. Проект Закавказского центрального крестьянского комитета, составленный, как было сказано выше, с максимальным учетом интересов дворянства, был утвержден (с небольшими изменениями) на совместном заседании Главного крестьянского и Кавказского комитетов. Одобрив его, высшая власть приняла три закона (Положения), в частности наиболее важный из них — Положение о поземельном устройстве крестьян Тифлисской губернии, в котором в законодательном порядке было решено два вопроса — о земле и о повинностях сельского трудового населения.

Исходя из фискальных интересов, правительство отклонило предложение о безземельном освобождении крепостных и стало на точку зрения непременного предоставления им земли. Однако законодатель тут же оговорил, что земля предоставляется им не в собственность, а «в постоянное пользование», за что они должны были отбывать «установленные повинности». Надел, в который кроме приусадебной земли входили пахотные и садовые земли, выделялся крестьянам в размере, равном дореформенному. Помещик не был обязан давать освобождаемым крестьянам земли сверх утвержденной высшей нормы. Такой нормой, по Положению, было на дым 10 дгиури (5 десятин) для поливной и 20 дгиури (10 десятин) для неполивной земли. Это давало помещику право изымать из сферы пользования непосредственных производителей земельные площади, превышавшие принятые нормы. Более того, он мог отобрать у крестьян все то пространство земли, которое у них было сверх «коренного полевого участка».

Закон не предусматривал наделения сельских тружеников землей, которые ко времени отмены крепостного права не имели ее. Число же таковых составляло 1800 дымов, или 14% всех помещичьих крестьян Восточной Грузии. Помещики, в распоряжении которых имелось не более 30 десятин земли, освобождались как мелкопоместные от обязанности выделения крестьянам земельных наделов.

Непосредственному производителю материальных благ для отправления своего хозяйства и содержания семьи нужны были не только земли вышеназванных категорий, ему необходимы были также лес, водоемы, места для охоты и т. д. Вопрос пользования всеми ими был решен в пользу привилегированного сословия. Согласно Положению, помещик не был обязан давать крестьянам строительный лес, равно как безвозмездно отпускать топливо. Ограничивались права крестьян и в отношении рыбной ловли. «Хотя вообще право на рыбную ловлю,— читаем в Положении, — принадлежит... помещику, но там, где пользование оными составляло одно из главных средств существования крестьян..., пользование сие оставляется за крестьянами... Повинности за сие пользование должны быть соразмерны со средствами крестьян». Охота признавалась помещичьей привилегией, но законодатель разрешал крестьянам истреблять на отведенной им земле «хищных или вредных для хозяйства птиц и зверей».

За «постоянное пользование» землей крестьянин обязан был платить повинности в течение всего периода существования временнообязанных отношений. Размер этих повинностей определялся добровольным соглашением сторон. Крестьянин обязан был за каждый дгиури (0,5 десятин) приусадебной земли платить помещику по три рубля. Но если приусадебная земля была расположена в таком месте, где торговля, промышленность и плотность населения обеспечивали «выгодный сбыт произведений» и высокие заработки, то приусадебная земля могла быть оценена значительно дороже, но не свыше 120 рублей за дгиури. 5% из этой суммы отдавалось помещику. За виноградные и пахотные земли сельские труженики платили специальные повинности — кулухи и гала, в размере одной четвертой части с урожая.

Крестьяне могли выкупать предоставленные им земельные участки в собственность, но непременно с разрешения помещика. Размер же выкупной платы устанавливался по добровольному соглашению сторон.

Бывший крепостной, выкупивший надел, избавлялся от временнообязанных отношений и переходил в разряд свободных хлебопашцев — собственников.

Лично освобожденным крестьянам отныне предоставлялось право вступать в брак, приобретать в собственность недвижимое и движимое имущество, отчуждать и закладывать его, заключать всякие сделки и обязательства, нести торговлю и промысла, возбуждать иски и тяжбы по делам гражданским и «ответствовать за себя, лично или через поверенных», а по делам уголовным — подавать жалобы и отстаивать их. Наряду с этими льготами, Правила устанавливали и такие порядки, которые тяжким бременем ложились на плечи сельских тружеников до 1 января 1866 г., которые обязаны были за пользование усадебными, садово-пахотными и другими землями «взносить владельцу невинность... в прежнем виде и размере». Помещики же за каждую освобожденную душу мужского пола получали по 25 рублей. Сумма эта удваивалась в отношении крепостников, имевших в своем владении менее 21 крестьянина мужского пола. Наместнику предоставлялось право назначать по своему усмотрению вознаграждение и тем помещикам, которые, хотя и имели более 21 души крестьян мужского пола, но были «обременены многочисленным семейством» или по другим причинам заслуживали «особого уважения».

 


[1] См.: Чхетия Ш. .К,* К истории крестьянской реформы в Грузии. Тбилиси, 1950, с. 3, 182—269.

[2] Там же, с. 218, 230, 268—269.

[3] Подробно см.: Чхетия Ш. К. К истории крестьянской реформы.., с. 182—269, 270—281; Антелава И. Г.* Отмена крепостного права в Грузии. — Мацне, 1965, №3; Гугушвили П. В. СХАО, т. II, с. 119— 120; Жордания О. К. История крестьянской реформы в Грузии, 1. Тбилиси, 1982.

[4] Текст проекта см.: Чхетия Ш. К. К истории крестьянской реформы.., с. 406—412; Гугушвили П. В. СХАО. т. II, с. 137—144.

[5] Чхетия Ш. К. К истории.., с. 28; Пурцеладзе Г. Крестьянская реформа в Восточной Грузии. Автореф дис.... докт. ист. наук» Тбилиси, с. 47.

[6] Чхетия Ш. К. Указ. соч., с. 412.

[7] Там же, с. 407—411; Гугушвили П. В. СХАО, т. II, с. 140—143.

[8] Чхетия Ш. К. К истории.., с. 309; Гугушвили П. В. СХАО, II, с. 131—132.

[9] Гугушвили П. В.* Грузинская журналистика. Тбилиси, 1941, с. 428-429.

[10] Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция. — Полн. собр. соч., т. 20, с. 174.

[11] Критические замечания по параграфам предварительного проекта «Положения о поземельном устройстве крестьян, водворенных на помещичьих землях в Тифлисской губернии». — ИВ, 1947, т. 3. с. 309. Публикация А. М.Иовидзе.


§ 2. РЕФОРМА В ЗАПАДНОЙ ГРУЗИИ

 

После Восточной Грузии реформа была проведена и в Западной Грузии. Положение об отмене крепостного права в Кутаисской губернии, в которую входили Имерети, Гурия и Рача, было утверждено 13 октября 1865 г., в Мегрелии — 1 декабря 1866 г., а в Абхазии -- 8. октября 1870 г. Основные принципы освобождения в Кутаисской губернии и Мегрелии были те же, что и в Картли и Кахети, разница состояла лишь в деталях.

Особенности реформы в Кутаисской губернии. В Кутаисской губернии (Имерети, Раче и Гурии), а также в Мегрелии была установлена одна и та же норма надела как для поливной, так и для неполивной земли — 12 кцев (4,08 гект.). Ввиду специфических естественно-географических и климатических условий, там действовала лишь одна норма (4 кцеви) основного коренного полевого надела. Мелкими землевладельцами Тифлисской губернии были признаны те, которые имели в своем распоряжении не более 60 десятин, или 120 дгиури, земли (включая сюда участки, отданные в пользование крестьян), а в Кутаисской губернии — 22,5 десятин. От обязанности выделения крестьянам земли в Кутаисской губернии освобождались помещики, имевшие менее 11 десятин[1]. Крестьяне Кутаисской губернии за надельные земли отбывали те же повинности, что и Тифлисской губериии, т. е. четвертую часть урожая. Исключение составляли пущенные на деревья виноградные лозы («маглари»), с которых помещик брал 1/3 часть урожая. Поливные земли в Тифлисской губернии были оценены вдвое дороже, чем неполивные. В Кутаисской же губернии земли, «принадлежащие к плодороднейшим», оценивались в полтора раза дороже по сравнению с землями обыкновенными.

Особенности крестьянской реформы в Абхазии. В Абхазии реформа, в основном, была проведена на тех же началах, на каких и в других регионах Грузии. Некоторая же специфика заключалась в том, что, согласно Положению 8 ноября 1870г., все «освобожденные от личной зависимости люди» только в течение четырех лет оставались во временном обязательном отношении и отбывали помещикам все дореформенные повинности. По истечении этого срока они механически переходили в разряд свободных сельских тружеников. Такой переход мог произойти и раньше при условии уплаты освобождаемым лицом выкупной суммы, предусмотренной Положением. Сумма эта была разная для различных категорий крестьян и равнялась стоимости их четырехлетних повинностей. Она была очень значительна и поэтому выплатить ее мог лишь небольшой процент населения. Это обеспечивало значение статьи Положения, разрешавшей досрочный выкуп.

Особенностью реформы в Абхазии было и то, что земли (приусадебные, пахотные, садовые и прочие) переходил и в полную собственность не только привилегированных сословий, но и крестьян по следующей норме: семьи в одну душу получали 3 десятины, из двух-трех душ—5 десятин, из четырех-пяти душ—6 десятин и семьи из шести и более душ—7 десятин[2]. Выделение земли сельским труженикам в собственность действительно отличало Абхазию от других частей Грузии, в которых крестьяне не были признаны собственниками надела. Бывшие крепостные по истечении четырехлетнего срока механически переходили в разряд свободных людей. Однако, поскольку «свобода» крестьян и здесь была формальной, тезис о последовательно буржуазно-демократическом характере реформы в Абхазии, якобы «не оставившей почти никаких следов крепостничества», является, по крайней мере, спорным[3].

Вышеотмеченные особенности крестьянской реформы в Абхазии объясняются относительной слабостью феодально-крепостнических отношений и обострением классовой борьбы, ярко проявившейся в восстании 1866 г. Восставшие крестьяне категорически отказались от выкупа земли, которую они и без того считали своей. Правительство вынуждено было считаться с этим и пойти на некоторые уступки.

Крестьянская реформа в Сванети. Положение от 1866 г. о крестьянской реформе в Мегрелии распространялось и на одну часть Сванети, известной под названием Дадиановской Сванети. В силу того же Положения крепостное право должно было быть упразднено и в так называемой княжеской, или Дадешкелиановской Сванети, но в действительности этого не произошло. Непосредственные производители материальных благ еще несколько лет оставались в прежнем положении, продолжая по-прежнему отбывать помещичьи повинности.

Однако сохранение крепостного права только в Сванети, по-видимому, ни правительство, ни местные феодалы не считали возможным.

Князья Дадешкелиани в 1868 г. обратились к кутаисскому военному губернатору с просьбой отменить крепостное право в княжеской Сванети и за освобождение их 132 дымов крестьян выдать им соответствующее вознаграждение[4]. После ознакомления с краем кутаисский военный губернатор пришел к заключению, что реформу в Сванети следовало провести своеобразно. Здесь, по его мнению, крепостное население прямо должно было перейти в разряд свободных земледельцев (собственников), минуя период временнообязанных отношений, так как они, «при отдаленности главных центров управления и при отсутствии в течение 5 месяцев всякого сообщения, поставили бы как помещиков, так и крестьян в самое трудное положение при первом возникшем недоразумении»[5]. С данным предложением выступали и раньше сами сванские феодалы, изъявившие готовность освободить своих 132 дыма (614 душ мужского пола) крепостных, предоставив им землю в полную собственность. Они отказывались от сохранения (даже на короткое время) временнообязанных отношений. Площадь же земли, которую Дадешкелиани соглашались уступить крестьянам, состояла из приусадебного участка и 4 кцев пахотно-пастбищных земель. Земли сверх этой нормы подлежали отрезке. За эти «жертвы» они просили вознаграждение — 50 рублей за каждого освобожденного крестьянина (мужского пола), т. е. в два раза больше, чем мегрельские феодалы.

Высшая власть поддержала это предложение, одобренное кавказской администрацией, и утвердило его 8 октября 1871 г. Именно этот день считается датой отмены крепостного права в Сванети.

Законом от 8 октября 1871 г. крестьяне, как уже было сказано выше, из зависимого состояния переходили в разряд собственников. «Милосердные» помещики уступили освобождаемым труженикам приусадебные участки и пахотно-пастбищные земли в размере 4 кцев (на дым) в собственность. В этом и состоит специфика крестьянской реформы в Сванети.

С первого взгляда создается впечатление, будто бы реформа навсегда отделила крепостных от помещиков, первые стали самостоятельными хозяевами. На самом же деле в результате реформы, проведенной без должной подготовительной работы всесильной властью военных лиц, в тяжелом положении оказались именно трудящиеся. Четыре кцевы земли на дым было явно недостаточно. По подсчетам уполномоченного министерства государственных имуществ в Закавказье Медведева, в Сванети для поддержания жизни необходимы были минимум от 3 до 5 десятин на душу обоего пола. По-видимому, это и имел в виду С. Авалиани, называя надел сванского крестьянина нищенским[6]. Благодаря отрезкам после реформы в распоряжении сванского крестьянина осталось меньше земли, чем до реформы. Словом, ухудшалось его материальное положение. Зато вполне устроились дела местных помещиков. Они, по свидетельству того же С. Авалиани, и землю сохранили за собой, и большие деньги прибрали к рукам.

 


[1] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос, т. IV, с. 2—3.

[2] См. инструкцию по поземельному устройству Абхазии и Самурзакано. — Ист. арх., т. V. М., 1950, с. 431—432.

[3] См.: Бендианишвили А. С.* Аграрные отношения в Грузии 1890-1917 гг. Тбилиси, 1965, с. 10; Авидзба В. Д. Проведение в жизнь крестьянской реформы в Абхазии. Сухуми, 1985.

[4] СХАО,II, с. 525.

[5] Там же, с. 526; см. также: Чарквиани А. Я. Сванети. Тбилиси, 1967.

[6] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос..., т. II, с. 55, 58, 59.



§ 3. ИТОГИ И ЗНАЧЕНИЕ РЕФОРМЫ

 

Итак, в результате отмены крепостного права в Грузии крестьяне получили свободу. Освобожденным, по Положению, были выделены земли, но не в собственность, а в постоянное пользование, за что они до выкупа земли платили землевладельцу те же повинности, что и до реформы. Крестьянин мог, разумеется, и выкупать надел, но только с согласия помещика. До выкупа же земли он оставался в положении временнообязанного человека. После выкупа бывший крестьянин окончательно переходил в разряд собственников. Но так как выкуп не был признан обязательным, временнообязанные отношения сохранялись долго, в Грузии они фактически были отменены лишь в 1912 г.

Благодаря отрезкам дореформенный земельный фонд восточногрузинских крестьян сократился на 28986 десятин. Освобождение крестьян от крепостничества и здесь «было... сплошным надругательством над ними»[1]. Известный общественный деятель Н. Я. Николадзе, касаясь последствий реформы, писал, что для сельского трудового населения порядки, существовавшие до отмены крепостного права, были куда лучше, чем те, которые установились после нее [2].

Несмотря на то, что реформа была проведена с максимальным учетом интересов помещиков, она имела все же большое значение. Отныне крестьяне, получившие личную свободу, могли приобрести для себя движимое и недвижимое имущество, использовать его по своему усмотрению, заняться торгово-промышленной деятельностью, заключать контракты, выступать в суде и т. д. Значительно усилилась их личная заинтересованность, поднялась производительность труда. Отмена крепостного права оказала положительное влияние на развитие производительных сил и ускорила победу капитализма как господствующей формации [3].

 


[1] Ленин В. И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция. — Полн. собр. соч., т. 20, с, 173.

[2] Николадзе Н. Я. Освобождение крестьян в Грузии. — Колокол, вып. VIII. Факсимильное издание. М., 1963, с. 1635.

[3] Ленин В. И. По поводу юбилея. — Полн. собр. соч., т. 20, с. 162, 167, 168.



§ 4. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПОМЕЩИЧЬЕГО КЛАССА

 

Крестьянская реформа 1864—1871 гг. оставила в руках дворянства более 30% всего земельного фонда (исключая Аджарию, Абхазию и Сванети). Дворянство Тифлисской губернии, состовлявшее 2,89% от общего числа населения губернии[1], сохранило в 7 раз больше земли, чем хизаны, временнообязанные и государственные крестьяне вместе взятые[2]. В Кутаисской губернии дворяне, насчитывавшие в своих рядах 8561 дым, или 6,78% губернского населения, получили в 4 раза больше земельной площади, чем 57 тыс. дымов временнообязанных крестьян.

В общей массе дворянства преобладали мелкие и средние помещики. Но по площади занимаемой земли они значительно уступали крупным владельцам. Достаточно сказать, что первые, составившие в начале нынешнего столетия почти 77% общего числа дворян-землевладельцев Тифлисской губернии, имели в своем распоряжении лишь 97047 дес. земли, или 9,8%. всех дворянских земель, а крупные помещики— 859168 десятин, или более 90%. И в Кутаисской губернии крупные землевладельцы резко опережали мелких и средних по площади земли. Так, первые, с удельным весом 0,64%, сосредоточили в своих руках 317548 дес., или 64,12% всех дворянских земель.

Реформа не уничтожила (и не могла! уничтожить) дворянское землевладение. Почти половина всего земельного фонда осталась в руках привилегированного сословия, и казны. Крестьяне различных категорий в массе своей по-прежеему испытывали острую земельную нужду. Однако социально-экономическое развитие в пореформенный период вносило много изменений в жизнь вообще и в дворянскую в частности. Под сильным воздействием новых социальных процессов стало заметно рушиться дворянское монопольное землевладение. Господствующий клан был не в состоянии остановить этот процесс. Стремясь не отстать от жизни и удовлетворять свои возросшие потребности, большая часть помещиков, лишавшаяся вследствие реформы крепостных крестьян, вынуждена была идти на заклад и продажу земли. Привилегированное сословие теряло не только проданные, но и заложенные земли, так как они, как правило, не в состоянии были покрыть взятую из банка или у частных лиц ссуду. По имеющимся сведениям, дворянство Тифлисской губ. за 1875—1902 гг. заложило в банке 1008 имений площадью 350 275 дес. Оно закладывало земли и частным лицам. Площадь таковых к 1904 г. составила 302623 дес.[3] К началу текущего столетия дворянством Тифлисской губ. было заложено 652298 дес. земли, или более 50% частновладельческого фонда.

Заложенные имения обратно не выкупались. Из 314 помещиков, взявших в 1847—1874 гг. ссуду из Приказа общественного призрения под залог земли, не сумели погасить ссуду 204[4]. Иначе говоря, 68% помещиков, заложивших свои имения, оказались перед реальной опасностью их окончательной потери.

Еще меньше удавалось дворянству рассчитаться с частными лицами. Это обусловливало массовый переход дворянских земель в руки купцов, ростовщиков и торгово-промышленных элементов города. Рушилась постепенно феодальная собственность, крепла и консолидировалась возникшая еще в дореформенное время буржуазная собственность.

 
[1] Гиоргадзе Гр.* Общественные отношения в Грузии. Тифлис, 1928, с. 81.

[2] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос в Закавказье, Тифлис, т. IV, с. 501; СХАО, IV, с. 122.

[3] СССЧЗГКТ, I, с. XXX, 503, ХХХШ, 652.

[4] Иверия, 1877, № 42.



§ 5. социально-экономическое положение крестьян

 

Временнообязанные крестьяне. Ход выкупного дела. Освободившиеся от крепостной зависимости крестьяне, как отмечено выше, не были признаны собственниками отведенной им земли. Формально закон разрешал им выкупать надел и перейти в разряд собственников. Выкуп не был обязательным, он был поставлен в зависимость от помещика. С 1865 г., по 1904 г., т. е. за 40 лет, в Тифлисской губ. временнообязанные отношения прекратило всего 3768 дымов, или 26,4% из общего числа (14235 дымов). С помощью правительственной ссуды крестьяне выкупили 16416 дес. земли, или 29,6% всего надельного фонда (55263 дес.). Несколько лучше шло это дело в Кутаисской губ. Там в означенные годы в разряд собственников перешли (без правительственной ссуды) 35597 дымов, или 58,8% общего числа (57070 дымов) бывших помещичьих крестьян, выкупивших 69,4% всей надельной земли (207523 дес.).

Таким медленным темпом шел процесс выкупа крестьянами надельных земель. Главной причиной этого было тяжелое социально-экономическое положение крестьян. Значительная, их часть не имела материальной возможности выкупить надел и перейти в разряд собственников. При такой ситуации следовало ожидать, что сельские труженики охотно воспользуются правительственной ссудой, но этого не случилось. Они, как правило, не обращались к ней из-за незначительности ссужаемой суммы[1] и тяжелых условий ее выплаты. Крестьянин, купивший при содействии государства земли, писал в 1892 г. Ал. Пронели, «вынужден в течение сорока девяти лет... платить казне ежегодно по 21 руб. Купленная же земля не дает такого дохода и поэтому трудно покрывать долг. Известно, что денег у нас мало, а отсутствие приличных дорог затрудняет вывоз товаров на отдаленные рынки. Все это мешает раздобыть деньги и отдать их казне. Итак, трудности реализации сельскохозяйственных продуктов, безденежье и податное бремя настолько препятствуют выкупу наделов, что успех почти совершенно невозможен до упразднения этих причин. В настоящем положении крестьянину невыгодно выкупать надел и вносить в казну ежегодные денежные взносы»[2].

Выходу крестьян из временнообязанных отношений серьезно мешало не только запрещение совершения данной операции без согласия помещика, но и массовый заклад дворянских имений при взятии государственной и частной ссуды. При последнем обстоятельстве купля-продажа заложенных дворянских земель законом запрещалась. В том же направлении действовал не знавший меры бюрократизм соответствующих лиц и учреждений. Крестьянину приходилось тратить много денег, сил и времени, чтобы добиться законного оформления выкупа надельной земли. Самым главным фактором, задерживавшим этот процесс, было все же тяжелое социально-экономическое положение освобожденного от крепостной зависимости народа.

Землевладение. После отмены крепостного права крестьяне Тифлисской и Кутаисской губ. получили в среднем 3,7 и 2,5 дес. соответственно. Со временем их обеспеченность землей не только не улучшилась, а, наоборот, ухудшалась. Правда, незначительная часть крестьян, образовавших ядро кулачества, резко поправила свое положение, но большинство испытывали острую земельную нужду. В целом шел процесс сокращения среднего крестьянского надела. В Тифлисской губ., например, он с 3,7 дес. в 1865 году уменьшился до 1,7 дес. к 1903 г.[3] Приблизительно такая же картина наблюдалась и в Кутаисской губ. О нехватке земли у крестьян и о ее неравномерном распределении газета «Гутнис деда» («Пахарь») в 1875 г. писала: «У нас многие не имеют земли и поэтому мы все вынуждены брать ее в аренду на стороне, чтобы свести концы с концами, удовлетворить минимальные потребности семьи. Что ждет безземельного крестьянина? Голод и смерть. Кто такой безземельный крестьянин? Несчастное создание, он подобен птице с обрезанными крыльями и рыбе, лишенной воды»[4]. В корреспонденции, напечатанной в 1892 г. в одном из номеров газеты «Иверия», говорится о тяжелом экономическом положении временнообязанных крестьян селения Мариам-Джвари Тифлисского уезда, обусловленном, как и в других случаях, их крайним малоземельем. В корреспонденции, составленной от имени крестьян, читаем: «Духоборы и немцы получили от правительства огромные земли для заселения, а мы жители Мариам-Джвари, задыхаемся от безземелья. Наше положение не может не вызвать к нам сострадания. В этом маленьком селе проживают 13 дымов. Во время реформы каждый получил по десять дгиури (5 дес.) земли, а всего — 130 дгиури (65 дес.). В прошлом году вода унесла 30 дгиури, и осталось у нас только 100 дгиури (50 дес.), используемых нами как для пахоты, так и для пастьбы скота. Помещики запретили нам пользоваться лесом. Словом, положение, в котором мы находимся душит нас и наших домашних животных. О нашем бедственном состоянии, о земельной нужде мы уже докладывали господину тифлисскому губернатору и просили его помочь нам спасти наши семьи от неизбежной гибели. Если и господин губернатор не поймет, то мы не знаем даже, что делать, как же нам жить, людям, имеющим земли всего полтора дня пахоты на душу, как жить и выполнять свои обязанности перед государством?»[5]

Александр Пронели (А. Кипшидзе), откликнувшийся на вышецитированную корреспонденцию и подтвердивший приведенные в ней факты, писал: «Если мы хорошо знали бы нашу страну, то убедились, что подобная картина наблюдается и во многих других местах»[6].

Словом, малоземелье временнообязанных крестьян приняло прямо-таки угрожающий характер. Выйти из этого положения маломощные крестьяне могли лишь арендой помещичьей земли, так как приобрести ее в собственность у них не было возможности. К аренде земли широко прибегали не только временнообязанные, но и государственные крестьяне, имевшие сравнительно лучшее материальное обеспечение.

Условия аренды, по словам крестьян, были драконовскими[7]. Сравнивая свое пореформенное положение с дореформенным, крестьяне, арендовавшие земли у удельного ведомства, писали, что они в настоящее время, т. е. в 1902 г., живут куда хуже, чем при крепостном праве. Правда, отмечали арендаторы, служащие ведомства с вами не поступают самовольно, не оскорбляют нашу личность, но все это не имеет большого значения для человека, которому говорят: или отдай нам все плоды твоего труда, или же вон с территории нашего имения[8].

В Западной Грузии нужда в земле ощущалась куда сильнее. Касаясь экономического положения сельских тружеников лечхумской зоны, газета «Шрома» («Труд») в 1881 г. писала: «Трудно найти где-либо еще крестьян, дошедших до такой крайности, как в Лечхуми». Причина их безысходного положения—это полное отсутствие земли. Не имея собственной земли, они на тяжелых условиях арендуют помещичьи и церковные (ныне казенные) земли... Чем должны еще платить лежащие на них государственные и общественные повинности? Как должны они удовлетворять самые необходимые потребности семьи?[9] Не в лучшем положении находились и государственные крестьяне. По свидетельству той же газеты, большинство из них имело не более одной кцеви (т. е. 900 кв. саж.) всей земли. Имевших же земли в достаточном количестве было совершенно незначительно[10].

Такое положение заставляло сельских тружеников широко прибегнуть к аренде земли. На этот путь стали, например, 60% временнообязанных Шорапанского уезда[11]. Почти аналогичное положение было и в других уездах Кутаисской губ.

Повинности. Временнообязанные крестьяне за пользование, наделом платили повинности. Они в 1890 г. составили в Душетском уезде 14 руб. 29 коп., в Борчалинском — 16 руб. 97 коп., в Горийском — 21 руб. 33 коп., Сигнахском — 27. руб. 42 коп., в Тифлисском — 39 руб. 11 коп., в Тианетском — 54 руб. 24 коп. и в Телавском — 66 руб. 30 коп. В среднем временнообязанный крестьянин Тифлисской губ. платил ежегодно 28 руб. 84 коп.[12]

Сельские труженики несли и казенные поборы. В пользу казны они отбывали подымную подать и земский сбор, выполняли по ее требованию различные натуральные повинности. Кроме того, они вносили в пользу духовенства так называемые «драмовые» деньги и участвовали в проводимых сельскими обществами мероприятиях. Все это было связано с огромной тратой людских сил и времени, расходованием значительных материальных средств.

Особенно разорительными были натуральные повинности и не только потому, что объем их был большим, но и потому, что на их выполнение народ, как правило, выходил в самый разгар сельскохозяйственных работ. Дело осложнялось не знавшим предела произволом сельской, уездной и губернской администрации.

Общее положение временнообязанных крестьян. Тяжелыми были условия жизни и труда безземельных и малоземельных, обремененных повиностями крестьян. Ценой невероятных усилий им удавалось пропитать себя и членов семьи. Многие из них голодали. Характеризуя положение картлийского крестьянина, испытывавшего острое малоземелье, газета «Иверия» в 1877 г. писала: «У него нет ровным счетом ничего. Он от своего барина получил только домовое место и одну грядку виноградника. Он не имеет ни саманника и ни хлева, что же касается жилого дома, то он поражает своим убожеством. Это землянка, глубоко зарытая в землю. Дверь висит с западной стороны, и во время ливней потоки воды свободно проникают в помещение, построенное без окон и камина. У хозяина дома четверо детей... Всего же в описанном доме живут шесть душ, там же держат кур и индюков. Жизнь этих людей — одно мучение. Для них кусок мчади — мечта, что же касается одежды, о ней не стоит говорить: рваная чоха и нижнее белье—вот все, чем располагает хозяин дома. Дети же вообще голы и босы, тело их покрывает совершенно изорванная рубашка, не лучше одета их мать. Она вся в изношенной одежде. Они и спать прилично не имеют возможности. Около очага постелена старая циновка, на которой валяются дети, прижавшись, как поросята к матери, укрытой прокопченным и изодранным одеялом. Отец же их лежит в углу на полу, постелив под низ что попало и укрывшись сверху своей чохой. Вот жизнь этих несчастных людей»[13].

Было бы, конечно, неправильно думать, что все временнообязанные крестьяне жили в такой нужде. Среди них, разумеется, были и состоятельные семьи. Они в численном отношении были незначительны, но в экономической жизни играли важную роль. К числу последних принадлежали, например, крестьяне Горийского уезда Теймураз Медошвили, Петр Самукашвили, Дато Уриалашвили, Соломон Гогичайшвили, Иосиф Тандилашвили, Гедеван Гаглошвили, Алекси Зазикашвили, Захария Гугиташвили, Абрам Бегиашвили и др. Из них наиболее «малоземельным» был обладатель 50 дес. земель Дато Ариалашвили и наиболее мощным — Абрам Бегиашвили, имевший 200 дес. одной пахотной земли[14].

Как раз эти состоятельные хозяева и выкупали в первую очередь надельные земли и переходили в разряд собственников. Большинство лишено было этой возможности и поэтому оставалось в положении временнообязанных крестьян.

Государственные крестьяне. Землевладение. Согласно данным 80-х гг. XIX века, в Тифлисской губернии на каждый дым крестьянина казенного ведомства приходилось в среднем 17,67 дес. всех родов земли и 5,89 дес. пахотной и садово-виноградной земли[15]. Что же касается Кутаисской губернии, то там положение было гораздо хуже. Там на каждый дым государственного крестьянина приходилось в среднем в 2 раза меньше (2,70 дес.) пахотной и садово-виноградной земли и в 4 раза меньше (4,23 дес.) всех родов земли[16]. По мнению уполномоченного министерства государственных, имуществ на Кавказе Я. Медведева, каждый крестьянский дым должен иметь 18— 19 дес. земли, а в Кутаисской — 41—12 дес. Сюда входили приусадебные, пахотные, садовые, виноградные, огородные, пастбищно-луговые и все прочие годные земли, за исключением лесных массивов. Площадь пахотных и садовых земель он проектировал в размере 8 дес. — в Тифлисской губ. и 10 дес. — в Кутаисской губ.

Фактически среднеподымный надел не превышал 2,7 дес. или 27% необходимой нормы. В Тифлисской губ. крестьяне сравнительно лучше были обеспечены землей, но завидной картины не было и здесь. Достаточно отметить, что в районах этой губернии в среднем на дым приходилось 17,67 дес. всех родов земли, т. е. даже меньше нормы, проектируемой Медведевым для одних только годных земель. Что же касается пахотных и садовых земель, то этого рода землей восточногрузинский крестьянин владел лишь в размере 75% необходимой нормы (5,89 дес. вместо 8).

Распределение земли между отдельными селами и крестьянскими дымами было крайне неравномерно. Размеры подымных наделов измерялись «от 40 и даже более десяти до нескольких квадратных саженей, не говоря уже о почти 2000 душ мужского пола, совершенно безземельных»[17]. Крестьяне 11 селений Тифлисской губ. не располагали вообще ни одной саженью казенной земли, а в 529 селениях (56,77%) их надел колебался от 1 до 16 дес. Если вспомнить, что, по мнению официальных представителей власти, для обеспечения жизни крестьянской семьи в Восточной Грузии требовалось не менее 18 дес. одной только пригодной земли, то станет ясным то тяжелое положение, которое переживали крестьяне 529 селений. Одна их часть вообще плохо была обеспечена землей, другая сравнительно лучше, но и она не была наделена нужной нормой. Из остальных селений заслуживают внимания те, в которых среднеподымные наделы превышали 50 дес. Число таковых равнялось 120 и составляло 12,87%.

В Кутаисской губ., по сведениям, собранным в 90-х гг. XIX века, 398 дымов, или 1,90% общего числа дымов (20997), государственных крестьян не располагали ни казенной, ни собственной землей. Остальные же группировались следующим образом: малоземельные (от 1 до 5 дес.), недостаточные (от 5до 10 дес.), достаточные (от 10 до 20 дес.) и избыточные (свыше 20 дес.) крестьяне. Удельный вес их соответственно равнялся 75,76%, 17,32%, 3,9% и 1,05%.

Приведенный выше материал, касающийся 80-х гг. прошлого столетия, иллюстрирует тяжелое экономическое положение государственных крестьян Грузии. Их абсолютное большинство испытывало острую земельную нужду и было не в состоянии вести самостоятельное хозяйство, не прибегая к аренде земли, В последующее время их землевладение не только не расширилось, но, наоборот, подверглось дальнейшему сокращению[18].

Повинности. Одним из важнейших факторов, определявших социально-экономическое положение государственных крестьян, как и временнообязанных, являлась податная система. Она складывалась из подымной подати, земского сбора и натуральных повинностей. Из сведений 80-х гг. XIX века видно, что податное бремя ощутимее было в Тифлисской губ., нежели в Кутаисской. В первой из них в среднем на дым приходилось (в переводе на деньги) 13 руб. 75 коп. всех повинностей, а во второй — 10 руб. 36 коп. По размерам повинности особенно выделялись Сигнахский (17 руб. 17 коп. на дым), Тифлисский (16 руб. 20 коп.), Телавский (15 руб. 77 коп.), Горийский (15 руб. 03 коп.), Ахалкалакский (14 руб. 28 коп.), Ахалцихский (14 руб. 27коп.) и Борчалинский (13 руб. 83коп.) уезды. Наиболее низкие нормы были в Душетском и Тианетском уездах (6 руб. 27 коп. и 6 руб. 34 коп. соответственно). Каждая десятина культурной земли в Кутаисской губ. была обложена на 66% выше, чем в Тифлисской (3 руб. 81 коп. — против 2 руб. 36 коп.). Что же касается той части податей, которая падала на десятину всех родов земли, то в Кутаисской губ. она равнялась 2 руб. 45 коп., а в Тифлисской губ. — 77 коп.

Из суммы податей, отбываемых государственными крестьянами Тифлисской губ. (13 руб. 75 коп.), 28,58% (или 3 руб. 83 коп.) приходилось на долю подымной подати, 34,42% (или 4 руб. 82 коп.) — на долю земского сбора и на долю натуральных повинностей и сельского сбора — 31% (5 руб. 09 коп.), в Кутаисской же губ. их удельный вес соответственно составлял: 36%, 33,59% и 30,41%. Сумма, падавшая на одну десятину культурной земли, составляла стоимость 10 пудов кукурузы — в Кутаисской губ. и 4,5 пуда — в Тифлисской губ.

Мероприятия правительства по землеустройству государственных крестьян. Закон 1 мая 1900 года. Для того чтобы несколько облегчить судьбу сельских тружеников данного разряда, правительство не заботилось об обеспечении казенных крестьян главным средством производства — землей. В течение всего XIX века оно не провело ни одного мероприятия общего характера по поземельному устройству людей интересующего нас разряда. Только лишь с 80-х гг. власть, напуганная обострением классовой борьбы, а также встревоженная неисправным поступлением податей, стала готовить реформу, занявшую, по сути дела, около 16 лет (1884—1900 гг.). Наконец 1 мая 1900 г., после долгих обсуждений в различных инстанциях, был принят закон о главных основаниях поземельного устройства государственных крестьян Закавказья, в том числе и Грузии. Закон, весь смысл которого свелся в конечном итоге к фиксированию существовавшего положения и составлению документации на уже имевшееся крестьянское землевладение, не предусматривал выделения безземельным крестьянам или обществам наделов и доведения их до определенных норм (такие нормы вообще не были установлены). Только в исключительных, особо «уважительных случаях» министру земледелия и государственных имуществ, по согласованию с главноначальствующим гражданской частью на Кавказе, разрешалось увеличить крестьянские наделы или наделять землей безземельных за счет свободных казенных земель, которые, будучи предназначены для колонизации края, считались в принципе неприкосновенными .

В основе лежала идея предоставления государственному крестьянину земли, находившейся в его фактическом владении до реформы 1900 г., но не на правах частной собственности, а на правах постоянного пользования. Реформа 1900 г. не разрешила аграрного вопроса, и огромная масса казенных крестьян по-прежнему осталась необеспеченной землей. Такое решение вопроса консервировало остатки крепостничества и тормозило развитие капитализма. Буржуазное развитие Закавказья в то время могло быть значительно ускорено ликвидацией остатков крепостничества, передачей всех помещичьих и казенных земель крестьянству и упразднением таких «бессмысленных и вредных учреждений, как неотчуждаемость крестьянских наделов, круговая порука, запрещение свободного выхода из крестьянской общины[19].

Закон 1900 г. следует рассматривать не как меру, ставившую перед собой задачу действительного улучшения положения крестьян, а как жалкую попытку при сохранении пережитков крепостнических отношений предотвратить причины все усиливавшейся классовой борьбы и обеспечить более или менее исправное поступление государственных податей.

Хизаны. Землевладение, повинности. В Тифлисской губерний ко времени отмены крепостного права было всего 5977 хизанских дымов. К первой половине 80-х гг. XIX века общее число хизан в Грузии достигло 9306 дымов. Из них в Тифлисской губ. было 6774 дыма, а в Кутаисской — 2532 дыма[20] .

Крестьянская реформа, как известно, на хизанов не распространялась, точнее, она коснулась лишь части, имевшей крепостное происхождение. Остальные продолжали оставаться в прежнем положении, которое было далеко не таким радужным, каким его рисовали представители грузинского дворянства в период подготовки реформы. Но главное заключалось в том, что положение хизан в пореформенный период подверглось дальнейшему ухудшению. В условиях вздорожания цен на землю помещиков нисколько не устраивали такие характерные признаки хизанства, как бессрочность землепользования и неизменность повинностей. По данным 1882—1884 гг., землевладение хизанов представляло следующую картину: в Тифлисской губ., например, 11,54% крестьян данного разряда вообще не имело пахотной земли, 22,41% — имели ее в размере 2,5 дес. (на дым), 43,80% — от 2,5 до 5 дес. и 20,21% — более 5 дес. В целом средний подымный надел в губернии равнялся 4,3 дес.[21] Что же касается Кутаисской губ., то там среднеподымный надел не превышал 2,29 дес. К началу же текущего столетия землевладение хизанов подверглось дальнейшему сокращению, составив в Тифлисской губ. — 3,60 дес., а в Кутаисской — 1,93 дес.[22] Эта площадь земли, которая была чуть выше надела временнообязанного крестьянина и намного ниже казенного крестьянина, конечно, не могла удовлетворить потребность людей данного разряда. Они постоянно испытывали острую земельную нужду.

Резко отрицательно влияли на экономическое положение хизанов повинности, значительную часть которых они отдавали помещикам. Главными из них были: гала — повинность, отбываемая хлебом в размере от 1/6 до 1/2 урожая; кулухи — повинность на виноград от 1/7 до 1/4 части урожая; бегара, трудовая повинность в количестве 50 дней в году[23]. Хизаны, как и другие разряды крестьян, выполняли свои обязательства в виде продуктовой, денежной и смешанной формы ренты. По данным 1894 г., удельный вес их в Тифлисской губ. соответственно составлял 78,8%, 10,1% и 11,1%[24]. Общий итог этих повинностей был значительным и лежал тяжелым бременем на плательщиках. Достаточно сказать, что в 1894 г. в Душетском уезде хизан первой категории платил помещику (в переводе на деньги) 123 руб. 75 коп., второй категории — 97 руб. 55 коп., третьей — 66 руб. 45 коп., четвертой — 28 руб. 20 коп. и пятой — 16 руб. 20 коп.[25] В целом же в уезде в среднем на дым приходилось 66 руб. 49 коп., а десятину всех родов земли — 12 руб. 65 коп.

Передовая общественная мысль о хизанстве. Главной чертой хизанства, как отмечалось выше, была бессрочность землепользования. Иначе говоря, помещик не имел права отобрать землю у хизана и продать ее другому или увеличить повинность. Этот принцип был освещен народной традицией и теоретически считался неприкосновенным. Но реальная жизнь обходила его. Нарушение этого принципа более или менее происходило всегда, но особенно заметным оно стало в пореформенный период. В связи с ростом цен на землю грузинское дворянство усилило свое наступление на права хизанов. Оно добивалось признания их обычными арендаторами, чтобы иметь право сгона их с земли в любое время. Свои действия землевладельцы «оправдывали» отсутствием у хизанов, как у обычных арендаторов, юридического права на бессрочное и наследственное пользование землей. Помещики заставляли хизанов заключать с ними краткосрочные договоры и платить значительно повышенные повинности. «Поставленные в затруднительное положение освобождением крестьян, — писала газета «Обзор», — помещики всей свой тяжестью начали налегать на хизанов, и в этот короткий промежуток времени (имеется в виду 15—16 дореформенных лет) рента увеличилась почти в 40 раз»[26].

Наступление помещиков наталкивалось на стойкое сопротивление хизанов. Используя различные формы борьбы, они защищались и лишь в крайних случаях отступали. Они наводнили жалобами правительственные учреждения, подняли тревогу, потребовали вмешательства верховной власти и справедливого решения дела. Так возник в пореформенный период так называемый хизанский вопрос, на который горячо откликнулась вся передовая грузинская общественность. Она требовала передачи земли в полное распоряжение крестьян, признания их прав собственности. Представители грузинской интеллигенции настаивали на безоговорочном восстановлении принципа бессрочности землепользования хизанами и о полном размежевании их прав от обычных арендаторов.

С защитой этого требования выступили И. Чавчавадзе, Н. Николадзе, ряд публицистов-народников[27].

Илья Чавчавадзе доказывал необходимость признания хизанов собственниками земли. Этого, по его мнению, настоятельно требовала сама жизнь[28]. Он с величайшим огорчением говорил о разобщении земли и земледельца[29]. Он считал это явление главной причиной многих бед и недоразумений. Воссстановление нормального положения писатель считал возможным лишь путем соединения этих двух элементов — земли и труда. Но ввиду того, что достижение этого представлялось ему делом будущего, то он как программу минимум требовал восстановления старого, освещенного народной традицией принципа о землепользовании и бесспорности исключения хизанов из числа обычнык арендаторов.. «Хизанами, — читаем в проекте И. Чавчавадзе, — признаются те крестьяне-земледельцы, всех без различия состояний, которые приписаны к сельским обществам, живут на владельческих землях, имеют постоянную оседлость в имении владельцев и по предмету пользования ими усадебною землею и другими угодьями не состоят с владельцами в срочных договорных отношениях»[30]. Проект предусматривал также узаконение характера и размера повинностей, сохраняя их без изменений. Восемнадцатый пункт проекта точно определял повинности, которые хизан должен был отбывать помещику за пользование пахотной садовой землей. Рассматриваемый документ возлагал материальную ответственность на землевладельца в случае выдворения хизана без его согласия (пункт 1).

Претворение в жизнь означенных мероприятий, конечно, не могло вызвать существенных изменений, и И. Чавчавадзе, как и другие, хорошо это сознавал. Его предложения заслуживают положительной оценки, так как в случае их принятия могли ограничить произвол землевладельцев.

Характер правительственной политики в отношении хизанов. Правительство не торопилось с рассмотрением хизанского вопроса, но обострение классовой борьбы в деревне заставило его взяться за дело. После довольно продолжительной подготовительной работы, оно, наконец, 3 июня 1891 г. утвердило Положение о хизанах в Тифлисской и Кутаисской губерниях[31]. Под влиянием классовой борьбы и передовой общественной мысли, правительство признало хизанов самостоятельной, социальной категорией, отличной от обычных арендаторов. Им предоставлялось право на бессрочное пользование помещичьей землей.

Приусадебные, пахотные, садовые, пастбищные и другие земли, а также водоемы и леса объявлялись «полной собственностью помещиков». Хизаны могли и впредь пользоваться этими землями и угодьями, но не бесплатно, а за определенное вознаграждение. Хизан, без согласия помещика покидавший землю, лишался всего того, что он построил на этой земле. Правда, ему, с согласия землевладельца, предоставлялось право передать другому находившиеся в его пользовании земельные участки, но при условии, если этот «другой» принимал на себя исполнение всех обязанностей, лежавших на его предшественнике.

Положение несколько ограничивало привилегированное сословие, обязывая помещиков, желавших избавиться от своих хизанов, предупреждать их об этом за год и вдвойне возмещать издержки, понесенные ими при возведении различных строений и улучшении земли. Этот пункт Положения, не имевший, в сущности, большого практического значения для хизанов, оказался вполне достаточным, чтобы дворянство бойкотировало закон от 3 июня 1891 г. В 1898 г. предводитель дворянства Тифлисской губ. обратился с просьбой к губернатору возбудить ходатайство перед императором об отмене утвержденного им два года назад Положения о хизанах. Высшая власть положительно отнеслась к данному ходатайству. 5 июня 1900 г. был принят новый закон о хизанах, который еще более открыто защищал интересы дворянства. Это нашло свое отражение в самом определении понятия хизанства. По новому закону только тот крестьянин признавался хизаном, который с разрешения помещика был водворен на его землю. Принятие такой формулировки ставило под угрозу большую массу хизанов, самовольно занявших помещичьи земли[32]. К тому же многие хизанскне дымы, лишенные законом возможности доказать свое хизанское происхождение, приравнивались к обычным арендаторам. Новый закон не предусматривал двукратное возмещение стоимости строения и других издержек хизана в случае его переселения без предварительного предупреждения со стороны землевладельца. Отныне последний обязывался оплатить хизану только стоимость строений, и то в одинарном размере. Были введены и другие ограничения хизанских прав.

Словом, законом 1900 г. не был, разрешен вопрос о хизанах. Поэтому хизаны и впредь продолжали неутомимую борьбу за справедливое решение аграрного вопроса.

Таким образом, ни один разряд крестьян не жил в сколько-нибудь нормальных условиях, но они по своему материальному положению все же отличались друг от друга. С точки зрения земельной обеспеченности на первом месте были государственные крестьяне, на втором—хизаны, на третьем—временнообязанные крестьяне и на четвертом—крестьяне-собственники. В 80-х гг. XIX века в Тбилисской губ. их среднеподымный надел соответственно равнялся: 17,67, 4,30, 3,20 и 2,52 дес., а в Кутаисской губ., исключая крестьян-собственников, — 4,23, 2,29 и 2,10 дес.

И с точки зрения податного бремени в лучшем положении находились казенные крестьяне, на втором месте были временнообязанные крестьяне, а на третьем — хизаны. Среднеподымная величина этих податей и повинностей в Тифлисской губ. соответственно составляла: 13 руб. 75 коп., 28 руб. 84 коп. и 66 руб. 49 коп.

Если принять во внимание, что земельная площадь хизанов лишь ненамного превосходила таковую временнообязанных крестьян, а повинности первых были в три раза больше вторых, то можно заключить, что в пореформенное время среди непосредственных производителей материальных благ хуже всех жилось хизанам, а сравнительно лучше — государственным крестьянам.

 


[1] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос., т. IV, с. 11—12.

[2] Иверия, 1892, №237.

[3] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос..., т. IV, с. 4.

[4] Цит. по: Авалиани С. Л. Указ. соч., т. IV с. 4.

[5] Гогичайшвили Ф. Малоземелье среди крестьян Закавказья. Тифлис, 1903, с. 17.

[6] Иверия, 1892, № 258.

[7] ЦГИА СССР, ф. 515, оп. 14, д. 437, с. 2.

[8] Там же, л. I.

[9] Шрома, 1881, № 10.

[10] Квали, 1896, №34.

[11] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос.., т. IV, с. 8.

[12] ССДЗТКГ. Тбилиси, 1893, с. 19, 37, 97, 126, 133, 139, 145, 195.

[13] Иверия, 1877, №34.

[14] Утурашвили И. И.* Классовая дифференциация крестьянства в Грузии во второй половине XIX века. Тбилиси, 1958, с. 179.

[15] Антелава И. Г. Государственные крестьяне.., т. II, Тбилиси, 1962, с. 73. (Сюда входят только казенные земли).

[16] Там же, с. 75.

[17] ЦГИАГ, ф. 244, оп. I, д. 44, л. 8.

[18] Антелава И. Г. Государственные крестьяне..., т. II, с. 95.

[19] Л е н и н В. И. Рабочая партия и крестьянство. — Полн. собр. соч., т. 4, с. 431—432.  

[20] Авалиани С. Л. Крестьянский вопрос.., т. IV, с. 49, 148.

[21] Там же, с. 150, 151.

[22] Гогичайшвили Ф. Г. Малоземелье.., с. 17.

[23] Гучуа В. Г. Хизанство и хизанский вопрос в Грузии. Автореф... канд. ист. наук. Тбилиси, 1955, с. 14.

[24] Там же. (Проценты начислены нами).

[25] Вермишев А. В. Хизаны н хизанство. Тифлис, 1884, с. 17.

[26] Обзор, 1884, № 98; 1880, № 470.

[27] Дроэба, 1880, №60 и др.; Иверия, 1886, №110 и др.

[28] Чавчавадзе И. Г.* Соч., т. 6, с. 25.

[29] Там же, с. 137.

[30] ИВ, т.III. Тбилиси, 1947. с. 221—222.

[31] ВПСЗРИ, т. XI, №7791.

[32] Авалиани С. Л. Указ. соч., т. IV, с. 176—177.


§ 6. КЛАССОВАЯ БОРЬБА

 

Отмену крепостного права крестьяне, как и следовало ожидать, встретили с восторгом. Однако они скоро разочаровались. Действительность пореформенного периода убедила их в том, что правительственные мероприятия затрагивали лишь поверхностные стороны явления, но не его сущность. Сельское трудовое население не получило главного -- экономической возможности для ведения самостоятельного хозяйства. Это, естественно, поставило его на путь активной классовой борьбы с целью завоевания земли и подлинной свободы. Среди крестьян появились агитаторы, внушавшие им мысль об антинародном характере проведенной реформы и призывавшие их бойкотировать составление уставных грамот. Словом, после отмены крепостного права не только не ослабла, но и обострилась классовая борьба, приняв более систематический и целеустремленный характер.

Во второй половине XIX века, точнее в 1871—1900 гг., участились крестьянские выступления, которые охватили почти все помещичьи имения. В общем движении активно участвовали крестьяне всех разрядов.

В числе причин, усиливших борьбу сельского трудового населения, следует назвать: сохранение в значительных масштабах пережитков крепостнических отношений, появление кулачества как класса, возникновение рабочего класса и агитация просветителей и народников[1].

Одно из массовых выступлений произошло в Сванети в 1875-1876 гг. В июне 1875 г. пристав Вольной Сванети князь Джорджадзе объявил жителям, что ему поручено составить точный учет имевшейся в распоряжении крестьян земли и что он скоро приступит к исполнению этого. Жители попросили его разъяснить цели и задачи данного мероприятия, на что он ответил: раз власти требуют, значит, нужны сведения. Такой уклончивый ответ не мог удовлетворить народ; он стал заметно волноваться, предполагая, что сведения о землях нужны администрации для обложения их повинностями. Крестьяне решили оказать сопротивление, сорвать осуществление намеченного мероприятия. Такое решение приняло, в частности, мулахское общество. Оно постановило просить правительство воздержаться от учета земель, если только он предпринимается с целью обложения народа [2].

К этому решению присоединились местийское, ленджерское, латальское, ипарское и ушгульское общества. Скоро все жители Вольной Сванети собрались в сел. Кала с тем, чтобы там, в стенах церкви св. Квирике, подтвердить присягой верность принятому решению. Перед взволнованным народом выступил старый, убеленный сединой, Гинадрукв Гиргвлиани, который посоветовал участникам собрания не торопиться, не делать поспешных выводов, не прибегать к радикальным мерам до точного выяснения действительного намерения администрации[3]. Народ принял этот совет.

Обо всем этом пристав Джорджадзе сообщил начальнику Лечхумского уезда Гриневскому, который, со своей стороны, поставил в известность верховную администрацию и просил прислать воинские отряды. В начале июля они действительно были посланы в Сванети во главе с кутаисским губернатором Малофеевым и генералом Цитовичем. 13 июля делегация крестьян под руководством Касбулата Шарвашидзе явилась к губернатору, находившемуся в Цагери. Стороны вступили в переговоры, которые, однако, не привели ни к чему. Малофеев с войсками направился в Сванети. 20 июля он в деревне Кала встретился с вышедшим из повиновения народом и сумел убедить его в несостоятельности распространившихся слухов об обложении жителей поземельной податью. Народ успокоился и обратился к мирному труду. Несмотря на это, власти произвели аресты — 13 человек были заключены в кутаисскую тюрьму. Не выдержав тюремного режима, многие из заключенных погибли. Среди них были Касбулат Шарвашидзе и Гинадрукв Гиргвлиани[4].

Дело на этом не закончилось. Действие карательных отрядов было продолжено в 1876 г. Поводом к этому послужило нахождение на свободе трех активных участников движения, среди них Гурмача Гасвиани и Чаргаса Джохадзе (из села Халде). Арест их был поручен Гриневскому. Он сперва вместе майором Леусом прибыл в Мулах, где предполагал схватить одного из преступников. Но, не сумев этого сделать, Гриневский арестовал двух его сыновей. Затем начальник Лечхумского уезда послал людей в Халде и приказал выдать разыскиваемых двух лиц, но получил категорический отказ. Тогда он потребовал, чтобы все жители села явились к нему, но и это предложение было отвергнуто. Дело принимало сложный оборот. Село могло подвергнуться погрому со стороны карательных отрядов. Чтобы избежать катастрофы, жители после долгих уговоров согласились явиться к начальнику Лечхумского уезда. Однако он, возмущенный тем, что они не выдали «преступников», не согласился на переговоры. Гриневский решил ворваться в Халде, схватить скрывавшихся и разорить село. Заметив приближение войсковых частей, молодые халдейцы укрепились в башнях, а пожилые мужчины и женщины встретили непрошенных гостей в центре села, угостив их ужином. Этот шаг несколько смягчил Гриневского, но вскоре произошло непредвиденное. Брошенный или упавший с одной из башен камень угодил в майора Леуса, причинив ему незначительную травму. Взбешенный этим, офицер приказал прикончить двух жителей, подошедших к нему для приветствия. Одного из них тут же пронзили штыками, а с другим оказалось труднее справиться. Прежде чем погибнуть в этой нелепой стычке, он повалил на смерть трех солдат[5].

Увидев это, укрепившиеся в башнях сваны открыли огонь. Они убили Леуса, чиновника Микеладзе, врача Бельского и др. Восставшие ворвались в дом, где скрывался виновник бедствия — Гриневский, и убили его. Такая же участь постигла всех находившихся с ним лиц.

Положение стало тревожным. Закавказская администрация усилила воинские части, действовавшие в Сванети. 21 августа начался штурм Халде. На шестой день карательный отряд взорвал село и некогда «красивое Халде превратилось в груду развалин»[6]. Народ ушел в неприступные горы и оставался там до начала снегопада. Поздней осенью они вынуждены были опуститься и сдаться властям. Их дело рассмотрел Кутаисский военно-полевой суд. Защитником обвиняемых выступил поэт Акакий Церетели, который причинами восстания назвал тяжелое социально-экономическое положение народа и грубость администрации[7]. Суд приговорил трех обвиняемых к смертной казни, а 33 — к выселению в отдаленные губернии России. Наместник заменил смертную казнь вечной каторгой[8].

Против остатков феодально-крепостнических отношений энергично выступили и крестьяне Мегрелии. Волнение началось в июне 1876 г. в селениях Лиа и Пахулани, принадлежавших ген.-лейт. князю Григорию Дадиани. Явления, предшествовавшие движению, так описаны в одном официальном документе: «Для того чтобы не расстраивать окончательно взаимных отношений, владельцы, по собственному усмотрению, признали нужным делать... уступки против того размера требования, на который, в силу положения, имели право. Так, между прочим, поступил генерал-лейтенант князь Дадиани в отношении временнообязанных крестьян в своих селениях Лиа и Пахулани, которым предоставил, по особому условию, взамен отбывания установленных повинностей натурой, производить ему... деньгами. Весною нынешнего (1876) года окончился срок действия означенного условия, и это окончание срока совпало с окончанием девятилетнего периода со времени введения в Мингрелии крестьянского положения. Подобно тому, как это было и во внутренних губерниях империи, временнообязанные крестьяне упомянутых имений князя Дадиани, поняв превратно значение этого девятилетнего периода, составили себе убеждение, что с окончанием его должны прекратиться все обязательные их отношения к владельцам. В силу этого крестьяне отвечали положительным отказом на требовавание уплаты владельцу следуемых ему, на основании положения, повинностей».

В дело вмешались встревоженные этим мировой посредник, члены Кутаисского по крестьянским делам присутствия и сам губернатор. Но желаемого результата не получили. Тогда для взноса повинностей крестьянам был дан двухдневный срок. Они были предупреждены, что в случае уклонения от выполнения обязанностей против них будут приняты строгие меры наказания. Требование властей было отклонено. Администрация обратилась к военной силе. «Но жители, — читаем в документе, — вместо принесения повиновения, удалились вовсе из селения и отправились толпами, из коих главная, со значком, в окрестные деревни подговаривать их к совместному сопротивлению неправильным, по их понятиям, требованиям начальства»[9].

Восстание вскоре охватило три четверти Зугдидского уезда, поставив под ружье несколько тысяч человек. Повстанцы пытались поднять и жителей Сенакского уезда и с этой целью послали к ним «одну большую партию». Кавказская администрация выделила дополнительные воинские отряды и во главе с князем Джорджадзе послала их в Мегрелию. Джорджадзе обязывался восстановить порядок мирными средствами, в случае же неудачи ему разрешалось применить оружие.

Часть войск под командованием подполковника Принца была направлена против той партии повстанцев, которая следовала в направлении Сенаки. Она настигла повстанцев в сел. Лецурцуме. Крестьяне уклонились от неравного боя. Карательному отряду все же удалось арестовать 100 человек. Во второй половине дня повстанцы подошли к помещению, в котором стояли воинские отряды, потребовав освобождения арестованных товарищей. Подполковник Принц отказался исполнить это требование, призвав народ к повиновению. Но его предложение было отвергнуто. 17 июня 1876 г. между восставшими солдатами произошла кровопролитная схватка, в результате которой повстанцы потеряли 18 человек убитыми и 30 ранеными.

После этого восстание пошло по нисходящей линии. У крестьян не было сил для продолжения борьбы с регулярными воинскими отрядами. Повстанцы сложили оружие. Крестьян Григория Дадиани заставили заплатить повинности и дать обещание быть в дальнейшем послушными[10]. Скоро во всем уезде был восстановлен «порядок».

Спустя два года, т. е. в 1878 г., вспыхнуло восстание в Кахети. Оно охватило также и многие казенные селения. Причиной и поводом народного взрыва являлись бремя государственных податей, нескончаемый наряд людей и транспортных средств, ничем не ограниченный произвол сельской, уездной и губернской властей. Все это заставило жителей Кахети взяться за оружие. Вся эта вопиющая несправедливость, наблюдавшаяся постоянно, стала особенно ощущаться во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. и сразу после нее, когда в связи с осложнением международного положения был назначен сбор милицейских дружин.

Конкретные обстоятельства восстания охарактеризованы в речи защитника Гамрекели, произнесенной им на судебном процессе. «Народ, — говорил он, — долгое время находившийся под гнетом целого ряда злоупотреблений со стороны местных властей, потеряв терпение, собрался заявить о своих нуждах уездному начальству. В одно и то же время выставка ароб и людей..., шоссировка дорог и высыпка гравия, составление призывных списков, производимое со всеми несправедливостями, все это в совокупности возбудило народ выразить свои нужды, излить горе в такой форме, которая называется восстанием»[11].

Начало и ход движения представляется в следующем виде. В первых числах июня 1878 г. в селениях Сигнагского уезда распространились слухи о том, что правительство снова приступает к набору милиционеров и что старшины уже составили для этой цели призывные списки. Из них, согласно полученным сведениям, должны были отобрать нужное количество людей и зачислить в дружину.

Крестьяне, понесшие незадолго до этого значительные физические и материальные жертвы, решительно запротестовали против этого, равно как и против требования большого количества (более двухсот) ароб с погонщиками. Бойкотирование ими вышеназванных правительственных мероприятий объясняется, конечно, не отсутствием у них желания воевать с Турцией — этого исконного врага Грузии, а другими обстоятельствами, среди которых едва ли не самым важным является чуждый народу и напоминавший рекрутчину порядок набора милиции путем жеребьевки. Пусть скажут, кричали повстанцы, сколько требуется людей и мы их дадим вдвое и втрое больше, но ни за что не позволим жребий бросать. Они требовали немедленного уничтожения призывных списков, составленных совершенно произвольно сельскими старостами.

Утром 4 июня крестьяне сел. Земо-Мачхаани, собравшиеся в большом числе, окружили старшину Давида Бостоганашвили, потребовав предоставить призывной список. Не получив удовлетворения, толпа народа набросилась на старшину и нанесла ему сильные побои. На место происшествия прибыл помощник городского пристава Джаниев, совершенно безуспешно старавшийся утихомирить людей, которые по-прежнему упорно отказывались дать «милиционеров в солдаты»[12]. Озлобленный провалом своей миссии, Джаниев приказал рассыльному взять под стражу одного активного участника выступления. Но народ этого не позволил.

Озадаченное уездное начальство решило отложить назначенную на 5 июня жеребьевку с тем, чтобы у командующего войсками на Алазанской долине генерала Иосифа Орбелиани взять казаков и с помощью этой силы провести набор милиционеров. Граф Тизенгаузен, занимавший пост сигнагского уездного начальника, действительно отправился к генералу, который в этот день (5 нюня) находился в Бакурцихе в гостях у кн. Р. Вачнадзе. Тизенгаузен еще не успел проинформировать Орбелиани о всех событиях, имевших место в Земо-Мачхаани, как к дому Вачнадзе подошла большая толпа людей, которая через некоторое время насчитывала в своих рядах около пяти тысяч человек[13]. Генерал Орбелиани, решивший разогнать народ с помощью военной силы, составил текст телеграфного распоряжения о присылке в Бакурцихе сотни казаков. Однако повстанцы сорвали осуществление этого плана: они перехватили упомянутую телеграмму и порвали ее. Народ окружил дом Вачнадзе плотным кольцом. Они требовали выдачи Тизенгаузена и других ненавистных им лиц. Отказ переполнил чашу терпения. «Толпа хлынула в комнату, — читаем в обвинительном заключении, — где находился уездный начальник, граф Тизенгаузен, и потребовала от него призывные списки, когда же он объявил, что у него призывных списков при себе нет, его стали жестоко бить палками»[14].

Воспользовавшись минутным затишьем, Тизенгаузен обещал повстанцам передать им призывные списки, хранившиеся в Сигнаги, при условии, что «они успокоятся» по -их получении. Этот прием не дал, однако, желаемого результата. Толпа снова накинулась на уездного начальника, требуя от него списка. Тогда он предложил отправиться вместе с ним в Сигнаги за списками. Народ согласился. За Тизенгаузеном, ехавшим на тройке, следовала большая группа людей. Но она скоро отстала от него, и граф получил возможность скрыться.

Обманутые участники восстания снова напали на дом кн. Вачнадзе. Они схватили генерала Орбелиани и нанесли ему побои. Повстанцы избили целый ряд гражданских и военных чиновников. Дом кн. Р. Вачнадзе был разгромлен.

Покинув Бакурцихе, крестьяне напали на дом карданахского старшины Самадашвили и подвергли его погрому. Точно так же поступили они с анагским старшиной Мчедлишвили, с вакирским старшиной Атабегишвили и с сакобким старшиной Пховелишвили. Были наказаны и некоторые торговцы — участники составления призывных списков.

Расправившись, таким образом, со своими притеснителями и сорвав по существу формирование милицейских дружин, повстанцы разошлись по домам.

Местная администрация жестоко наказала главных участников восстания. 15 ноября 1875 г. в городе Сигнаги суду было предано 20 человек, из которых 11 приговорили к каторжным работам сроком на 15 лет[15].

 


[1] Подробно о значения этих факторов см.: Антелава И. Г. Государственные крестьяне.., т. II, с. 141—142, 144—162.

[2] Нижарадзе В. И. (Тависупали свани)*. Историко-этнографические письма, т. II. Под ред. А. И. Робакидзе. Тбилиси, 1964, с. 173; Габлиани Э.* Старая и новая Сванети. Тбилиси, 1925, с. 94; Гасвиани Г. А.* Из истории горцев Зап. Грузии. Тбилиси., 1979; Чарквиани А. И.* Сванети. Тбилиси, 1967.

[3] Нижарадзе В. И. Указ. соч., с. 176—177.

[4] Там же.

[5] Нижарадзе В. И. Указ. соч., с. 176—177.

[6] Там же; Гулбани Г.* Это было в горах. Тбилиси, 1966.

[7] Церетели А. Р.* Полн. собр. соч. в 15 томах, т. XI Тбилиси,. 1963, с. 347—348.

[8] Нижарадзе В. И. Указ. соч., с. 199.

[9] ЦГИА СССР, ф. 1368, оп. 21, д. 141, л. 13-14.

[10] ЦГИА СССР, ф. 1368, от. 21, д. 141, л. 21—22.

[11] Обзор, 1878, № 321.

[12] Дроэба, 1878, №309.

[13] Там же, №322.

[14] Там же, №309.

[15] Дроэба, 1878, №311.




ВВЕДЕНИЕ СЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ. СУДЕБНАЯ И ГОРОДСКАЯ РЕФОРМЫ. ГОРОДСКИЕ САМОУПРАВЛЕНИЯ В ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XIX в.

После проведения крестьянской реформы в Грузии были осуществлены реформа сельского управления, а также судебная и городская реформы, которые, подобно крестьянской, были рассчитаны на усмирение революционных масс и прочих оппозиционных сил.



§1. СЕЛЬСКОЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ

 

До отмены крепостного права на селе фактически не существовало органов местного самоуправления. Дела крепостных крестьян разбирали назначенные помещиком, либо церковным ведомством управляющие — «моурави», а казенные крестьяне подчинялись полицейскому надзору.

В период подготовки крестьянской реформы перед царским правительством со всей логической неизбежностью встал вопрос о реорганизации сельского управления в соответствии с новыми веяниями жизни.

Согласно Положению 1861 г., введенное в России сельское общественное управление состояло из двух тесно связанных друг с другом, но функционально различных единиц. Сельское общественное управление ведало хозяйственными делами, а волостное управление, объединявшее несколько сельских обществ, занималось административными вопросами. При волостных управлениях существовали крестьянские суды.

13 октября 1864 г. были высочайше утверждены «Правила об устройстве сельских обществ, их общественного управления и повинностей государственных и общественных в Тифлисской губернии», согласно которым в сельском обществе должны были объединиться крестьяне всех категорий. Высшим органом сельского общественного управления должен был быть крестьянский сход, исполнительная власть сосредоточивалась в руках старосты, а правосудие в руках сельского суда.

В Грузии сельское общественное управление должно было исполнять все те обязанности, которые в России были возложены на сельские (общественные) и волостные управления, т. е. в функции сельских общественных управлений входили как хозяйственные, так и административные обязанности. Это было обусловлено тем обстоятельством, что в Грузии, в отличие от России, уже издавна почти что нигде не существовало общин и общинного землевладения. Поэтому в условиях Грузии сельское общество могло быть только лишь административной единицей. Правила пользования общими лесами и пастбищами должны были быть определены не сельским общественным управлением, а той частью крестьянства, которой принадлежали эти еще не размежеванные и поделенные земельные угодья. Главной обязанностью старосты и других должностных лиц на селе являлось распределение и сбор налогов с крестьянского дыма[1].

К 11 апреля 1865 г. наместник Кавказа Михаил Романов утвердил Положение об устройстве сельских обществ, согласно которому сложились сельские управления не только в Тифлисской губернии, но и во всей Грузии.

Сельское общественное управление являлось крестьянским сословным учреждением. Остальные слои сельского населения вовсе не участвовали в его работе. Его высшим распорядительным органом являлся сельский сход, в работе которого имели право участвовать все взрослые члены семьи. Сход созывался старостами. Очень часто крестьянские вожаки собирались по требованию уездного начальника, либо мирового посредника.

Права и обязанности сельского схода включали в себя: выборы сельских должностных лиц; принятие постановлений о выселении из села вредных лиц, о назначении опекунов для малолетних сирот; о выдаче разрешения на раздел семьи, ведение общих земель сельского общества (невозделанных участков, пастбищ и т. п.); совещания и ходатайства по общественным нуждам, установление повинностей на общественные нужды; подымное распределение казенных и земских налогов; установление контроля над деятельностью должностных лиц и определение им жалованья; выдача ссуд из сельских магазинов по запасам хлеба и т. д., и т. п.

Постановление сельского схода считалось законным, если на нем присутствовали староста и хотя бы половина глав семейств. Для решения важнейших вопросов необходимы были две трети голосов, а остальные вопросы решались простым большинством голосов.

Исполнительная власть сельского общественного управления предоставлялась сельскому старосте. Ему вменялось в обязанность следить за исправным содержанием дорог, мостов, оросительных каналов, водопроводов и т. д.; руководить составлением камеральных списков, взиманием государственных, земских и господских податей и повинностей, выдавать, соблюдая необходимые формальности, справки о выходе из сельского общества, билеты с разрешением отхожего промысла и т. п.

Сельский общественный сход доверял старосте, либо его заместителю («нацвалу»), либо сборщику налогов приведение в исполнение своих постановлений. Однако ни староста, ни кто-либо другой из сельских должностных лиц не являлся по существу проводником интересов крестьянства, наоборот, все они действовали исключительно под диктовку местной администрации правительства. Старосты объявляли правительственные законы и распоряжения, задерживали бродяг и дезертиров из армии, сообщали уездному начальству о лицах, без разрешения покинувших сельское общество, о фактах нарушения общественного порядка и в случае надобности вызывали из центра уезда полицейский отряд для восстановления на селе спокойствия и порядка.

Сельские крестьянские суды, в составе не менее трех членов, избирались сельским общественным сходом. Суд разрешал крестьянские тяжбы в пределах, не превышавших 100 руб. и входивших в сферу гражданского кодекса. При том сельский суд мог разбирать лишь те дела, которые не были отражены в формальных, актах (земельные тяжбы, купля продажа земли, договора, факты причинения друг другу материального ущерба и т. п.). Если дело касалось недвижимое имущества, оформленного официальным актом, либо стоимость дела превышала 100 рублей, или в тяжбе участвовали лица из других сословий, то дело для разбора препровождалось в общие судебные учреждения.

Сельский суд имел право за небольшую провинность вынести наказание — послать виновного на общественные работы сроком на 6 дней, арестовать на 7 дней, либо оштрафовать на 100 руб. В то же время сельский суд имел право, для покрытия недоимок, продать имущество крестьянина. Староста формально не имел права вмешиваться в дела правосудия и влиять на вынесение приговора. Зато он был обязан привести в исполнение решение суда.

Сельские должностные лица (староста, нацвал, судья) избирались сроком на три года.

Результаты выборов утверждались губернатором. Должностные лица приносили клятву перед уездным начальством. Если староста не справлялся со своими обязанностями, либо злоупотреблял своим положением, губернатор вмел право отстранить его без разрешения на то сельского схода.

Реорганизация сельского управления вовсе не повлекла за собой каких-либо изменений в налоговой системе. Однако наряду с имевшимися государственными и земскими налогами крестьяне были обязаны выделять средства на содержание сельского общественного управления, на финансирование некоторых мероприятий по народному образованию и здравоохранению, на ремонт и содержание сельских дорог, оросительных каналов и источников, отпускать определенные средства натурой либо деньгами на содержание караула и сельских магазинов. Вводилась круговая порука крестьян для погашения налогов[2].

Прогрессивная общественность Грузии приветствовала введение сельского общественного управления, несмотря на то, что она с самого же начала подметила теневые стороны Положения, формально и представлявшего немалые права сельскому сходу в решении местных дел, а на деле вовсе не принимавшего во внимание крестьянских интересов и решавшего все в угоду правительству и господствовавшим классам. И уездному начальнику, и полицейским чанам в большинстве случаев удавалось внушить сельскому обществу, чтобы на должность старосты было выдвинуто угодное начальству лицо, которое ставило себе целью вовсе не выполнение решений сельского схода и их неукоснительное проведение в жизнь (что, согласно Положению, являлось их первейшей обязанностью), а всячески изощрялось в роли полицейского агента, послушно выполняя распоряжения уездного начальника. «Среди реформ, осуществленных у нас в последние 10—15 лет, — писал корреспондент газеты «Дроэба» («Современность»), — введение нового сельского управления и судов имеет огромное значение. Однако тут же сложились такие обстоятельства, благодаря которым реформа сельского управления и суда в некоторых местностях проводится в жизнь вовсе не таким образом, как ей следовало осуществляться. Частенько приходится на селе слышать сетования, что, дескать, наш староста и судьи ничего не делают; а если что и сделают, то без взяток и пальцем не пошевелят»[3].

Само царское законодательство наделяло правом общественного управления лишь богатых крестьян, предписывая им одни лишь обязанности, а само стояло на страже интересов привилегированных классов сельского общества. Критикуя ограниченность и однобокость этого пресловутого закона, И. Г. Чавчавадзе писал: «Возьмем, к примеру, сельский суд... Благодаря своему уставу он оборачивается против самого же крестьянина... Это отталкивает его в конечном счете и от пресловутого самоуправления... Ныне сельское управление и его чиновники более всего напоминают нам слепых слуг или агентов полиции, стоящих на страже ее интересов. Поэтому оно вовсе не является выразителем нужд и чаяний нашего народа»[4].

Но правительство все же не могло полностью игнорировать общественное мнение и недовольство крестьян, вызванное недостатками и пробелами в сельском общественном управлении. В 1875 г. была создана специальная комиссия, которая должна была выработать мероприятия для улучшения сельского общественного управления. Виновником путаницы в сельском управлении она объявила крестьянство. Поэтому было высказано сомнение, достаточно ли подготовлено сельское население к восприятию самоуправления. Выяснение этого вопроса было поручено губернским собраниям по крестьянским: делам. Высшие чиновники вынуждены были признать разумное использование местным населением предоставленного ему самоуправления и недостатки в деятельности сельских судов, для контроля работы которых отсутствует вышестоящая апелляционная инстанция[5].

Царские правительственные чиновники признали, что одна из главных причин плохой работы сельских органов общественного самоуправления заключается в том, что должностные лица не получают жалования, вознаграждения, а потому и относятся к своим обязанностям весьма халатно. Было установлено, что выход из создавшегося положения состоит в укрупнении сельских обществ.

В 80-х гг. XIX века действительно было проведено укрупнение сельских обществ путем их соединения. Лишь крупные общества были в состоянии выдавать жалование старосте, благодаря чему эта должность получила столь большую привлекательность, что отныне даже иные выходцы из обедневших дворянских семей не гнушались занимать должность сельского, старосты. На рубеже 80-х—90-х гг. XIX века 343 сельских общества Восточной Грузии объединяли 104 567 дымов; а в Западной Грузии (за исключением Аджарии и Абхазии) 208 обществ объединяли 291 791 дым[6].

После укрупнения сельских обществ общественное управление, естественно, осложнилось из-за внезапного наплыва огромного количества дел. Однако ввиду того, что созывать крестьянские сходы в условиях распыленности крестьян по огромному множеству сел стало почти невозможно, то злоупотреблениям и самоуправству старосты и других сельских чинов не было предела. Много было таких сел, в которых, например, в 1892 г. сельский сход не вынес ни одного решения, предоставив все «добросовестности» сельского старосты.

После укрупнения сельских обществ значительно росло число дел, поступавших в крестьянский суд. Постановления сельских судов зачастую не удовлетворяли то одну, то другую из тяжущихся сторон. Апелляционные жалобы поступали в огромном количестве в губернское правление и крестьянские присутствия. Однако ввиду того, что большинство жалоб касалось содержания постановления суда, а не расторжения формальной стороны судебного процесса, то удовлетворение этих жалоб происходило весьма редко. В 1892 г. в Тифлисской губернии возникло 1078 апелляционных жалоб на решения губернских сельских судов. Отсюда 850 жалоб, т. е. 78%, не были удовлетворены, 223 (22%) — были удовлетворены, т. е. получили постановление о повторном разбирательстве дела. В том же году в Кутаисской губернии возникло 4519 апелляционных жалоб на решения крестьянских судов. Отсюда лишь 548 (т. е. 12%) дел были, удовлетворены, а остальные получили отрицательный ответ[7].

В 1892 г. члену Совета при главноначальствующем Якимову было поручено проверять делопроизводство у мировых посредников и изучить практическую деятельность сельского общественного управления. Через некоторое время Якимов писал в своем донесении, что в Тифлисской и Кутаисской губерниях, по сравнению с другими, дела в сельских общественных управлениях в общем ведутся вполне удовлетворительно, однако желаемого совершенства пока нет и здесь. По мнению Якимова, недостатки в работе сельских общественных самоуправлений были обусловлены тем, что сельское население не получило руководителя, который бы вывел его на широкий путь новой жизни. Таким должен был быть земский начальник, уже оправдавший себя во внутренних губерниях России, где он соединяет в своем лице административную, судебную и хозяйственную власть[8].

Институт мировых посредников, по его мнению, должен был быть упразднен и вместо него должны были назначаться земские начальники, которые взяли бы в свои руки административное, судебное и хозяйственное управление сельского населения[9].

Главноначальствующий одобрил соображения Якимова, счел целесообразным введение института земского начальника, поручил новой комиссии разработку подробнейшего законопроекта; однако царская бюрократия вплоть до февральской революции 1917 г. не внесла никаких корректив в Положение о сельском самоуправлении.

Существовавшие на средства крестьян органы общественного управления до конца оставались на службе интересов царского правительства и верхних слоев населения.

 


[1] О крестьянах Грузии, с. 241—243; см. также: ПСЗРИ. Собрание второе, т. XXXIX. Отделение второе, 1864. Спб., 1867, №.41351.

[2] Положение о сельских обществах, их общественном управлении и повинностях государственных в общественных в Тифлисской губернии, с. 1—83.

[3] Дроэба, 1872, № 10.

[4] Чавчавадзе И. Г.* Полн. собр. соч., т. VIII. Тбилиси, 1928, с. 64—70.

[5] По вопросу о переустройстве сельского общественного управления, с. 3—4.

[6] Там же.

[7] По вопросу о переустройстве сельского общественного управления, с. 20—22.

[8] Там же, с. 26—28

[9] Там же, с. 32—33.



§2. СУДЕБНАЯ РЕФОРМА

 

В 40-х — 50-х гг. XIX века стало очевидным, что старый сословный суд отстал от жизни, не соответствовал более новым веяниям эпохи. Осенью 1861 г. по поручению Александра II чиновники государственной канцелярии совместно с выдающимися юристами приступили к составлению Основных положений по новому судоустройству. Эти Положения легли в основу проекта нового судебного устава, который был утвержден царем 20 ноября 1864 г.

Судебный устав 1864 т. зиждился на буржуазных принципах, давно уже действовавших в передовых странах Европы и Америки. В результате проведенной реформы были упразднены старые сословные судебные учреждения. Были созданы единые для всех сословий и слоев населения судебные учреждения.

До реформы суд всецело зависел от правительства и полиции. Судей назначало правительство, и в расследовании решающую роль играли полицейские чины. В старом суде судопроизводство сильно тормозилось наличием множества инстанций. Разбор некоторых дел продолжался по десять, двадцать, а то и по пятьдесят лет. Одним из важнейших недостатков старого суда было тайное ведение расследования, на основе одних лишь документов. Судебного процесса как такового в большинстве случаев не было вовсе. Истец и ответчик, один в тюрьме, а другой, быть может, у себя дома, ждали постановления суда. При разборе уголовных преступлений решающим признавалась формальная сторона дела. Обвиняемый заслуживал наказания лишь в том случае, если он признавал себя виновным либо если документы, хранившиеся в деле, доказывали его виновность. Подобные методы расследования и решение дела давали возможность явным преступникам избегать возмездия и уходить от правосудия, а некоторые ни в чем неповинные люди оставались под сомнением всю жизнь.

Судебные учреждения, устроенные на основании нового устава, и самый характер делопроизводства существенным образом отличались от старых. Суд в сфере своего действия получал независимость. Правительственная администрация не должна была оказывать воздействие на правосудие, и полиция должна была полностью сложить с себя полномочия по расследованию и разбору дела. В губерниях во время делопроизводства в суды приглашались представители общественной совести—присяжных заседателей. Приговор, вынесенный с участием присяжных заседателей, по сути дела, не подлежал обжалованию. В иных же случаях обжалование происходило в судебной палате, чье решение считалось окончательным. Постановление судебной палаты можно было только кассировать, т. е. обжаловать лишь в том случае, если были факты нарушения установленного законом судопроизводства. Высшей кассационной инстанцией являлся сенат.

Выделение суда из правительственной администрации и обеспечение отныне независимости судей было гарантировано принципом незаменимости последних. Это означало, что ни председателя, ни членов суда, ни мировых судей, ни следователей нельзя было снимать с должности в административном порядке. Была введена выборность судей. Судебные процессы происходили публично, причем прокурор должен был всесторонне обосновать выдвинутое им обвинение, а адвокат, в противовес ему, защищал обвиняемого.

Таким образом, формально новый суд вплотную подходил к осуществлению буржуазного принципа «равенства всех перед законом». Однако по сути дела новый суд стоял на страже интересов высших слоев. Несмотря на это, реформа суда имела большое значение, поскольку новый суд отвечал интересам капиталистического развития России.

На окраинах, в том числе и в Грузии, судебная реформа была проведена лишь частично. Организаторы пресловутой реформы объясняли это тем, что, во-первых, якобы население не было еще подготовлено к принятию нового суда и, во-вторых, — «специфическими особенностями края». На самом деле в этом оказалась колониальная политика царизма: правительство считало недопустимым малейшее ограничение всемогущества собственной администрации в колониях и переход судопроизводства в руки выборных от местного (хотя бы только из высших слоев) населения, судей и присяжных заседателей.

С 1 января 1868 г. в Грузии были упразднены сословные суды и выведены единые для всех социальных слоев общества судебные учреждения. В уездах были введены мировые суды отдельно с мировыми судьями во главе, которые представляли собой наиболее низшие инстанции судебных органов. В губерниях были учреждены областные суды. Судебной палате, являвшейся высшей судебной инстанцией края, подчинялись все судебные учреждения Закавказья. Приговоры судебной палаты подлежали обжалованию лишь в сенате.

В Грузии не был осуществлен ряд очень важных принципов буржуазного суда, а именно: не была введена выборность судей и отсутствовал институт присяжных заседателей. Судей по-прежнему назначало правительство, от которого они всецело зависели. Как видим, в Грузии вовсе не произошло отделения суда от административной власти. Вместо независимых, избираемых местным населением из местных же жителей судов были созданы лишь устроенные по новому образу царские, бюрократические суды, призванные осуществлять волю его величества. Одним из главных недостатков этого суда, представлявших для народа самое большое неудобство, было то, что делопроизводство в них велось на русском, непонятном для большинства населения, языке.

Естественно, подобный суд вовсе не оправдал надежду ни народа, ни его передовых общественных деятелей. Поэтому и неудивительно, что на практике пресловутый новый суд не принес в Грузии должного положительного результата, по-прежнему вызывая в народе чувство ненависти к непонятному для него судопроизводству, что он и выражал по-своему, частыми выступлениями против «нового суда».

Новый суд стал с самого начала объектом критики и для реакционеров, и для прогрессивных общественных деятелей. Реакционеры, восхваляя старый суд, приписывали все недостатки лишь новому суду. Особенно резко нападали они на институт присяжных заседателей, указывая, что присяжные зачастую оправдывают явных виновников, создавая тем самым угрозу для общественного спокойствия. Реакционерам вовсе не импонировали принцип незаменимости судей и их выборность. Именно благодаря этому принципу суды держались весьма независимо, что, по их мнению, мешало осуществлению правосудия.

Правда, в Закавказье, как мы увидели выше, вовсе не был введен ни принцип выборности судей, ни институт присяжных заседателей. Но реакционеры все же ухитрялись справа нападать на органы нового суда, восхваляя старые правила судопроизводства.

Прогрессивная же интеллигенция критиковала судебную реформу и новые судебные учреждения слева. Передовые общественные деятели упрекали реформаторов в их непоследовательности, указывали на факты постоянного нарушения со стороны администрации принципа независимости судей, на слишком частое, даже весьма широкое употребление административного наказания политических обвиняемых.

Особенное негодование передовой грузинской общественности вызывало то, что в крае судебная реформа была осуществлена в урезанном виде. Грузинская интеллигенция требовала введения независимости и выборности судей, а также института присяжных заседателей. Эти требования передовой грузинской общественности находили неизменную поддержку и прогрессивной русской интеллигенции.

В 1880 г. в центральной газете «Молва» была напечатана статья «Слово в пользу далекой окраины», которую редакция газеты «Дроэба» дословно перевела на грузинский язык и перепечатала на страницах своей газеты. По мнению редакции газеты «Молва», Кавказ, где нет земства и судебный устав 1864 г. проведен в весьма урезанном виде, непременно нуждается в реформах. Двенадцатилетняя практика новых судов со всей очевидностью доказала, что положение вещей в Закавказье в этом отношении отнюдь не является нормальным. Судьи, назначаемые правительством вместо выборных, совершенно незнакомы с обычаями и нравами местного населения, подчас выносят столь ошибочные постановления, что поневоле роняют авторитет правительства. Газета предлагала как весьма целесообразную меру вести делопроизводство в мировых судах Закавказья, обслуживающих непосредственно местное население, не владевшее русским языкам, «на природном для жителей края языке». Газета «Дроэба», со своей стороны, добавляла, что судопроизводство на местных языках должно вестись не только в мировых судах, но и во всех судебных инстанциях края[1].С гордостью напоминая царским, властям о «вспыхнувших несколько лет тому назад в Сигнагском и Зугдидском уездах могучих народных возмущениях», газета предупреждала администрацию, что давно настало время обратить самое серьезное внимание на это обстоятельство и повернуть дело в сторону неукоснительного внедрения в жизнь требований единственно справедливого и истинного закона, выработанного человечеством, — закона соблюдения народного языка населения. В противном случае, как говорится, «что посеешь, то и пожнешь»[2].

В условиях Грузии и всего Закавказья поле деятельности было открыто лишь для самой низшей судебной инстанции — для института мировых судей. Согласно утверждению законодателей, это было якобы обусловлено тем, что «народы, населяющие Кавказский край по сию сторону гор, находясь на весьма низкой ступени общественного развития, мало способны приноравливаться к разнообразным законам о разделении подсудности и что поэтому необходимо среди самого населения устроить такой орган власти, к которому оно могло бы обращаться со всеми судебными нуждами»[3]. Таким органом намечен был именно мировой суд. Однако вскоре оказалось, что практически совмещение огромного количества обязанностей, возложенных на мирового судью, в одном лице совершенно невозможно. «Невозможным оказалось, например, совмещение в одном лице обязанностей судьи и обязанностей следователя. Поэтому следственная часть была практически отделена от обязанностей мирового судьи и поручена... помощникам. Мало-помалу от мирового судьи отошли одна обязанность за другой, и он остался наконец при своих чисто судейских функциях, но с непомерно расширенной юрисдикцией[4].

Мировая подсудность по гражданским делам в Закавказье в четыре с лишним раза превышала такую же во внутренних губерниях России, финансирование же раздутых штатов в закавказских мировых судах требовало все больше и больше средств. Поэтому правительство значительно увеличило пошлины в местных мировых судах. Например, если на ведение дела в 600 руб. истец в России платил 0,5%, т. е. 3 руб., то в Закавказье то же дело обходилось вдвое дороже — 6 руб.

В Закавказье широко распространилась практика наказания в административном порядке. В 1883 г. главноначальствующий получил право высылать из края сроком до 5 лет без судебного постановления всех сомнительных лиц. Правительство, оправдываясь, заявляло, что высылка не является, дескать, суровой мерой наказания, явно игнорируя тем, что для грузинского населения высылка за пределы родины являлась самой тяжелой мерой наказания. Этим законом весьма успешно пользовались полицейские чины. Под их давлением измученные нескончаемыми полицейскими экзекуциями сельские общества вынуждены были выносить решения на высылку из родного края тех лиц, на которых указывала полиция. Немного позднее главноначальствующий получил право передать на решение военного суда всех «разбойников», участников антиправительственных выступлений и волнений.

Административные репрессии, бюрократизм судебных органов и «несправедливый» суд, естественно, вызывали недовольство населения, поддерживаемое резкими выступлениями не только демократов, но и либералов, которые, указывая на то, что полицейские чины не гнушаются применять насилие во время следствия, заставляя «виновных» признавать свою «вину» (метод, к которому прибегает и судебный следователь, являющийся по сути дела агентом прокурора, а не помощником судьи), доказывали, что в Закавказских губерниях между народом и судом образовалась пропасть, обе стороны не понимают друг друга, хотя между ними еще существует возможность навести мосты. Таким мостом, по их мнению, могло быть, во-первых, изучение судьями языка и обычаев местного населения, а также введение института присяжных заседателей. Однако правительственные чиновники ополчились даже против этих предложений[5].

В самом начале своего водворения в Грузии царизм, выражая определенное доверие к местной аристократии, даже назначал выходцев из ее рядов членами окружных судов, разрешая им занимать должность мировых судей и следователей. Однако начиная с 1883 г. назначение на судебные должности «туземцев» стало весьма ограниченным, поскольку правительство перестало доверять лицам нерусского происхождения, хотя в условиях, когда тяжущиеся стороны, с одной стороны, судьи, а с другой — обвиняемый и его свидетели, говорят на непонятном друг друга языке, естественно, что известную положительную роль должны играть присяжные заседатели, выбираемые из местного населения.

Необходимость введения института присяжных заседателей была признана и большинством дворянства. В 1898 г. дворянство Кутаисской губернии составило «Записку по поводу введения суда присяжных». В следующем году аналогичную «Записку» предъявило правительству и дворянство Тифлисской губернии. Ввиду того, писали дворяне, что «после 60-х гг. XIX века европейская образованность далеко шагнула вперед в крае и что в настоящее время вовсе нетрудно будет разыскать соответствующих присяжных заседателей», и что местное население «более всех нуждается в такой форме правосудия, которая была бы для него наиболее понятной и близкой... мы осмеливаемся возбудить ходатайство о введении в нашем крае суда присяжных».

Действительно, после этого местной общественностью были предприняты некоторые шаги для доказательства того, что население Грузии и Закавказских губерний вообще было вполне готово к введению у себя суда присяжных. Стали составляться списки грамотных людей, получивших высшее образование.

Вся эта деятельность прогрессивной грузинской интеллигенции в сфере улучшения организации суда и ведения правосудия не имела почти никакого результата. Правительство до конца отстаивало взятый им курс. Окраины, в том числе и Грузия, так и не получили до революции суда присяжных.

Существовавшие при царизме судебные учреждения, продолжая оставаться чужими и далекими для народа и не справляясь со своими задачами, естественно, внушали народу лишь ненависть и озлобление.

 

 
[1] Дроэба, 1880, № 191.

[2] Там же, 1881,. №175.

[3] Новое обозрение, 1884, №275.

[4] Новое обозрение, 1884, №275.   '

[5] Туманов Г. М. Разбой и реформа суда на Кавказе. Спб., 1903, с. 23,52—65



§ 3. ГОРОДСКАЯ РЕФОРМА

 

В дореформенный период XIX века города Грузии, как и всего Закавказья, подчинялись полиции, которая для исполнения некоторых дел использовала депутатов, избранных от различных слоев населения.

Исключением из этих общих правил являлся лишь Тбилиси, где, как известно, еще в 1841 г. сложилось городское общественное управление в лице городского головы и шести гласных. Однако шестигласная дума имела право лишь раскладывать и собирать налоги, а городским хозяйством управляла все та же полиция.

К 60-м гг. XIX века тбилисская буржуазия настолько окрепла, что ее уже не могли удовлетворить ограниченные права городского самоуправления, укладывавшиеся в рамки Положения 1840 г. Поэтому кавказский наместник был вынужден поставить вопрос о расширении сферы деятельности городского представительства в крае. Известное восстание тбилисских амкаров и бедноты в 1865 г. лишь ускорило принятие мер в этом направлении.

В 1866 г. было выработано новое Положение, на основании которого шестигласная Тбилисская дума была заменена общим собранием ста гласных и к тому же была несколько расширена сфера действия городского общественного управления. Городской голова, общее собрание и вообще организованное на основе Положения 1866 г. общественное управление выражало и охраняло, с одной стороны, интересы деградирующего феодального сословия, а с другой — представляло соответствующее поле деятельности новоиспеченной буржуазии в решении вопросов городского хозяйства. Высокий имущественным ценз не разрешал бедняцким слоям городского населения участвовать в управлении городом. В 1866—1874 гг. тбилисское городское общественное управление гораздо больше тратило на содержание военных частей и полиции, чем на непосредственные городские нужды. Подчиненное строгому административному контролю тбилисское общественное управление являлось лишь придатком бюрократического аппарата кавказского наместничества и использовалось им для охраны общегосударственных интересов.

Экономически усилившаяся русская буржуазия, а вслед за ней и заметно окрепшая тем временем на окраинах Российской империи местная буржуазия совместно с вышедшей из их недр буржуазной интеллигенцией требовали от царского самодержавия еще больших уступок. Царское правительство, вынужденное пойти навстречу этим претензиям, и в самом деле предоставило буржуазии некоторую свободу действий на главном поле ее деятельности — в городах, даровав ей ничтожное самоуправление.

Министерство внутренних дел России приступило к разработке нового Городового положения еще в 1862 г. Дело растянулось на несколько лет и лишь 16 июня 1870 г, Александр II подписал указ о реформе городского самоуправления.

Городовое положение 1870 г. носило буржуазный характер. Оно полностью игнорировало сословное деление городского населения, положив в основу избирательных разрядов не социальное происхождение граждан, а их экономическое положение. Гражданин имел право участвовать в выборах, если он удовлетворял следующим требованиям закона: 1) являлся подданным России, 2) если ему исполнилось 25 лет, 3) владел в городе недвижимостью и платил соответствующий за нее налог, либо владел торгово-промышленным заведением и получал ценное на то уведомление и если за ним не числились недоимки.

В соответствии с экономическими категориями населения в городах складывались три разряда, три избирательных собрания. В первой разряд входили крупные собственники (домовладельцы и торгово-промышленники); во второй — граждане среднего достатка, в третий — те мелкие собственники, которые платили известные налоги. Каждый разряд и избирательное собрание избирало треть гласных.

Распорядительным органом городского самоуправления являлась дума. Число гласных в думе в соответствии с величиной города колебалось от 42 до 150 представителей. В компетенцию думы входили выборы должностных лиц и определение им размера жалованья, утверждение городского бюджета при приходной и расходной смете, взятие в долг ссуд от имени города и принятие пожертвований в пользу города, рассмотрение вопросов коммунального хозяйства, возбуждение ходатайства перед высшими властями по различным вопросам,. касающимся городского хозяйства, и др.

Дума избирала правление, обязанное отчитываться перед ней. Оно несло бремя исполнительских функций. В правление входило три члена, и оно действовало под председательством городского головы.

В связи с возникновением различных моментов, а также для руководства определенной сферой городского хозяйства дума выделяла из своих членов постоянно или временно действовавшие комиссии.

Думские гласные, городской голова и другие должностные лица избирались сроком на 4 года.  

Главной функцией городского общественного управления являлось руководство городским коммунальным хозяйством. Оно должно было, кроме того, всемерно способствовать развитию торговли и промышленности города, открывать школы, библиотеки и читальни, больницы, филантропические общества и т. д., и т. п.

Городское общественное управление внутри рамок, определенных Положением, действовало самостоятельно, так что города формально получали самоуправление: однако самоуправление оказывалось сильно ущемленным в пользу администрации, подчинявшей их деятельность своему контролю. Для урегулирования отношений между городскими самоуправлениями и губернскими властями и для контроля над действиями самоуправлений учреждалось губернское по городским делам присутствие. Городское самоуправление должно было вести переписку с высшими властями лишь через посредство губернатора. Все копии с постановлений городских самоуправлений немедленно направлялись к губернатору[1].

Образование широкой сети городских самоуправлений безусловно имело положительное значение. Этим самым несколько ограничивалось самоуправство государственного бюрократического аппарата, создавалось поле действия для прогрессивных общественных сил. Самоуправление вдвойне было полезно и необходимо для окраин Российской империи.

30 октября 1874 г., согласно высочайшему повелению, наместнику кавказскому было предписано ввести в действие на месте Городовое положение 1870 г. частями, последовательно, в соответствии с местными условиями и по усмотрению наместника[2].

Раньше всех городская реформа была проведена в Тбилиси. Выборы гласных в думу были назначены на 18 ноября 1874 г. Тбилисская общественность с большой надеждой ждала осуществления городской реформы: «Судя по новому уставу, —писал публицист-демократ С. С. Месхи, — городская управа во многих случаях является полной хозяйкой городских доходов и расходов, а также его имущества. Управа может всячески содействовать прогрессу города — ввести, например, такие учреждения, которые призваны удовлетворять необходимые потребности города, улучшать его благоустройство и вообще пойдут на пользу благосостояния его жителей. Вот выборы членов такого именно правления и назначены на будущее 18 ноября. Выбирайте таких людей, которые не пощадят своей собственной жизни на благо общества, таких лиц, которые понимают, чем и как можно содействовать общественным нуждам и стремлениям»[3].

Однако не все социальные слои тогдашних жителей Тбилиси могли в одинаковой степени влиять на определение состава городской думы и работу самоуправления. Положение предоставляло решающее преимущество крупным владельцам недвижимости и торгово-промышленникам, входившим в I и II избирательные разряды.

При проведении реформы в Тбилиси правом голоса обладало 4494 человека (т. е. 4—5% населения). В списках избирателей первого разряда было 45 человек, второго — 221, в третьем разряде — 4228 избирателей[4].

Избиратели первого и второго разрядов, которые составляли всего лишь 6% правомочных граждан, выбирали 48 гласных, избиратели же третьего разряда, 4228 человек (т. е. 94%), выбирали лишь 24 гласных.

В 1875—1876 гг. в Тбилисскую думу входили Г. Абесаломов, Н. Аргутинский, И. Багратион-Мухранский, И. Грузинский, И. Джакели, С. Зубалашвили, Н. Зубалашвили, А. Матинов, Г. Измайлов и др.

Не умевшая еще править тбилисская буржуазия поддержала инициативу привилегированного класса и избрала на пост городского головы лидера грузинского дворянства, выдающегося грузинского общественного деятеля Димитрия Ивановича Кипиани[5].

Дума избрала также и членов правления — постоянно действовавшего исполнительного органа. Были созданы также и управления отдельных социальных групп тбилисского населения. В функцию правления купцов, мещан и ремесленников входили вопросы внутреннего устройства социальных групп, выполнение ими государственных, городских и общественных обязательств, устный разбор незначительных опорных вопросов.

1875—1878 гг. представляют собой переходный период в истории тбилисского самоуправления. Именно в это время происходила отмена старых форм и методов управления и нарождение новых, происходило становление самоуправления.

В г. Кутаиси подготовка к проведению в жизнь нового Положения началась в 1874 г. Губернатор Левашов предложил гражданам избрать комиссию из 66 человек, которая бы обсудила нужды города и наметила пути введения самоуправления. Срок действия комиссии был определен в один год, и он должен был сыграть роль, вроде бы... подготовительной школы самоуправления! В этой связи интересно выступление публициста-демократа Д. Мевелэ (Д. Микеладзе) в газете «Дроэба»: «Итак,—пишет он, — лишь в будущем году удостоится наконец и Кутаиси своего самоуправления. И на том, как говорится, спасибо. Тем временем, т. е. в течение 12 месяцев, жители города будут усердно репетировать и, можно надеяться, настолько преуспеют в своем развитии на поприще гражданственности, что превзойдут все ожидания сильных мира сего»[6]. Потом уже, согласно обещанию господина губернатора, «Кутаиси получит право иметь собственный голос... И вот тогда он вышвырнет вон такие статьи городского расхода, которые не приносят никакой пользы жителям города. Он сумеет иметь городскую школу, баню, больницу, освещение и чистые улицы, и т. д. Словом, тогда он будет иметь возможность лучше управлять своей жизнью...»[7]

16 сентября 1875 г. были назначены выборы гласных в Кутаисскую думу. С. Месхи также с радостью приветствовал день рождения кутаисского самоуправления, сообщая читателям: «Хотя и не в полной мере, однако и Кутаиси дождался наконец исполнения своего заветного желания, город получил право управлять своими внутренними делами через посредство им же самим выбранных лиц»[8]. Он советовал кутаисцам выбирать в качестве гласных честных, знающих и преданных общественным интересам лиц[9].

Состав. Кутаисской думы был определен властями в количестве 52 гласных. 12 сентября 1875 г. в качестве гласных были избраны: А. Пипинашвили, Г. Абашидзе, К. Харазов, И.Давыдов, К. Нижарадзе, Н. Гогоберидзе, И. Степанов, П. Туманишвили, Ант. Лордкипанидзе, К. Квариани, Г. Баиндуров, Г. Гогоберидзе, И. Лордкипанидзе, Н. Николадзе, Л. Асатиани, И. Месхи, Б. Хелтуплишвили, М. Рижинашвили, С. Гуладзе, Д. Алавидзе, Д. Чхеидзе, А. Пиралов, К. Эристави и др.

1 декабря 1875 г. в гостинице «Ливадия» в Кутаиси состоялось первое заседание кутаисской городской думы. После принятия присяги гласных, назначенный властями городской головой Н. С. Абашидзе объявил, что с сегодняшнего дня открывается кутаисское городское самоуправление и что необходимо сейчас же приступить к выборам членов правления и секретаря.  

Однако большинство гласных потребовало сперва выяснить, какой доход имеет город, без этого невозможно было определить, какое назначить жалованье должностным лицам. Для изучения вопроса была выделена комиссия.

На втором заседании думы, имевшем место в доме Степана Акопашвили 4 декабря, комиссия предъявила свои соображения и сведения о жалованье для некоторых лиц.

Членами правления были избраны Ант. Лордкипанидзе и Ив. Джаиани, их кандидатами Б. Хелтуплишвили и Ст. Акопашвили, секретарем — У. Гуладзе[10].

«Две недели тому назад, — писал С. Месхи, — в Кутаиси впервые состоялись выборы членов городского правления по новому уставу... Кто в курсе того, до какой степени запутаны, в каком плачевном состоянии находятся в Кутаиси городские дела, тот согласится с ними, как осмотрительно, с какой осторожностью и целеустремленностью, придется сейчас действовать и вести дела новому правлению, чтобы с честью выполнить возложенные на него обязанности»[11].

В 1876 г. самоуправление получил и г. Гори. Еще в марте 1876 г. жителям города было объявлено, что для получения самоуправления необходимо, дескать, увеличить доходы города на 2500 руб. Депутаты прежнего городского сословного представительства, существовавшего при полицейском управлении города, решили распределить эту сумму на всех жителей города, что вызвало большое недовольство дворянства.

Правда, сбор этой дополнительной суммы в 2500 руб. затянулся на долгие месяцы, но все же выборы гласных в Горийскую городскую думу, состоялись. В ноябре 1876 г. было избрано 42 гласных.

На первом же заседании городской думы от 4 декабря 1876 г. был рассмотрен вопрос о регулировании городского дохода. Назначенный властями городской голова И. Элимирзов выразил недовольство в адрес налогоплательщиков — городское самоуправление уже открыто, а дополнительная сумма все еще не собрана. Дума постановила разложить эту пресловутую сумму в 2500 руб. среди всех имеющих ценз граждан города, а недоимки со всех существующих налогов непременно собрать, до февраля 1877 г.[12].

Городу Гори вовсе не сразу, при проведении реформы, было предоставлено право выбирать себе городского голову. Первым городским головой, как мы уже отмечали выше, был назначен властями И. Элимирзов. В 1881 г. Горийская дума получила право выбирать своего мэра города, однако на эту должность вновь был избран И. Элимирзов. Из-за финансовых затруднений горийское самоуправление влачило жалкое существование.

В г. Ахалцихе органы самоуправления возникли лишь в июне 1876 г. Позднее всех самоуправление распространилось на г. Поти. Первым городским головой был избран ген.-майор Ив. Вахрамов. 21 ноября 1882 г. корреспондент газ. «Дроэба» сообщал из Поти: «После долгих лет ожидания и мы наконец получили городское самоуправление... В воскресенье священник Г. Маджаров отслужил молебен, привел гласных к присяге. После принесения присяги председатель (он же городской, голова) обратился к собранию с короткой речью». В этой речи Ив. Вахрамов выразил пожелание, чтобы дума и управа дружно и честно, рука об руку трудились бы на благо жителей и улучшение благосостояния города[13].

После освобождения из-под турецкого господства г. Батуми стал быстро расти. Вскоре он превратился в один из крупнейших торгово-промышленных центров Грузии и всего Закавказья — в первоклассный порт. Однако царское правительство долгое время воздерживалось от предоставления этому недавно присоединенному к империи городу самоуправления. В 1885 г. верхушка городского населения обратилась с просьбой в Министерство внутренних дел по поводу предоставления их городу общественного самоуправления. Эта просьба батумцев вызвала волну сочувствия среди всей передовой грузинской общественности. Например, газета «Новое обозрение» писала по этому поводу: «Каковы бы ни были недостатки существующей системы городского общественного управления, на которые так часто делаются указания в печати, тем не менее нельзя не признать, что порядок управления городским хозяйством на основании Городового положения безмерно выше полицейского... Город Батуми ожидает такая блестящая будущность, что было бы грешно не дать ему всех средств к быстрому и прочному развитию»[14].

Однако царское правительство вовсе не торопилось с предоставлением г. Батуми самоуправления. Лишь в 1888 г. получил город самоуправление, благодаря чему и сделал заметный сдвиг в деле улучшения своего материального благосостояния.

Таким образом, хотя городская реформа и была предоставлена городам Грузии с некоторым запозданием, однако она была проведена почти в том же объеме и в той же форме, что и в центральных губерниях России. Самоуправление получили шесть грузинских городов: Тбилиси, Кутаиси, Поти, Батуми, Гори и Ахалцихе. Несмотря на узость компетенции и ограниченность власти, все же в условиях Грузии городское самоуправление имело положительное значение. Организованным в городские самоуправления местным общественным силам удавалось несколько ограничить произвол царского бюрократического аппарата и добиться некоторых успехов в улучшении материального положения городов. Однако Положение 1870 г. распространилось не на все города Грузии. Вплоть до 90-х гг, Х1Х века полицейскому управлению были подчинены города Телави, Сигнаги, Ахалкалаки, Душети, Сухуми, Озургети, а также все местечки края.

 


[1] Городовое положение. Спб.. 1873, с. 7—138.

[2] ЦГИА СССР, 13, оп. 24, д. 519, л. 1.

[3] Дроэба, 1874, № 449

[4] ЦГИА ГССР, ф. 192, оп. 5, д. 308, л. 1—62.

[5] Дроэба, 1875, № 142, 144.

[6] Там же, 1877, № 406.

[7] Дроэба, 1874, № 406.

[8] Там же, 1875, № 104.

[9] Там же, №136.

[10] Там же, № 143.

[11] Дроэба, №136.

[12] Там же, 1876, № 133.

[13] Пачкория М.* Из прошлого Поти. Тбилиси, 1967, с. 110.

[14] Новое обозрение, 1885, №530.



§ 4. ГОРОДСКОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIX в.

 

При проведении городской реформы в Тбилиси правом голоса обладали лишь 4494 человека (т. е. 4—5% всего взрослого населения города). В первый разряд были внесены 45 выборщиков, во второй — 221, а в третий — 4228 человек[1]. Каждый разряд избирал по 24 гласных. Граждане первого разряда, обладавшие высоким имущественным цензом, выбирали в городскую думу из двух выборщиков одного гласного, члены второго разряда — одного гласного из 9 человек выборщиков, граждане же третьего разряда — одного гласного из 176 выборщиков.

Аналогичная картина была и в остальных городах Грузии — Кутаиси, Гори, Ахалцихе и др.

Различные слои городского населения находились в антагонистических взаимоотношениях. Каждый из них стремился занять господствующее в самоуправлении положение и использовать его в собственных интересах.

Городские самоуправления с течением времени стали играть все более заметную роль в общественно-политической жизни страны. В соответствии с этим стала все более разгораться борьба между различными слоями населения за господство в самоуправлении. Ввиду того, что городское население Грузии было многонациональным, то классовая и внутриклассовая борьба в них носила национальный оттенок.

В 1889 г. в прошении на имя главноуправляющего одна группа цензовых граждан г. Ахалцихе писала, что введение самоуправления ухудшило их материальное положение, так как всеми учреждениями в самоуправлении с самого начала овладела горстка крупных армянских купцов, которая самовольно распоряжается городской казной.

Довольно острыми были внутриклассовые и национальные противоречия и в г. Гори. В 80-х гг. XIX века армянская буржуазия стремилась воспрепятствовать избранию грузинских депутатов в городскую думу.

Особенно враждебно противостояли друг другу грузинская и армянская буржуазия в тбилисском городском самоуправлении[2]. На первых порах армянская буржуазия не проявляла антигрузинского настроения. Однако в 80-х гг. XIX века положение дел изменилось существенным образом, когда в городской думе и в ее управе господствующее положение заняли представители армянского капитала.

В 1890 г. предвыборная борьба в Тбилиси приняла исключительно ожесточенный характер. В борьбе участвовали в основном три группировки. Первую современники называли «управской партией», так как ее возглавляли городской голова Матинов и наиболее влиятельный член городской управы П. Измайлов. Вторую группировку окрестили названием «партией дворцовых номеров» (т. е. крупных армянских купцов). Третью же группировку составляло левое крыло думы, враждебно настроенное в отношении «партии дворцовых номеров», позднее занявшее оппозиционное положение и по отношению к управе. Эта группировка в прессе обычно именуется «оппозицией», или «грузинской партией».

Программы действия как партии «дворцовых номеров», так и «управской партии» почти ничем друг от друга не отличались. Социальной опорой этих группировок являлась крупная и отчасти средняя тбилисская буржуазия. Армянская буржуазия, занимавшая в городской экономике господствующее положение, стремилась удержать в своих руках бразды правления городом.

Борьба армянской и грузинской буржуазии в пределах одного и того же города носила внутриклассовый характер, однако их представители предпочли объявить свои узкокорыстные интересы общенациональными и втянуть тем самым в борьбу и другие социальные слои. Например, только что народившаяся грузинская буржуазия, взывая о помощи, обращалась не только к низшим слоям населения, откуда она сама происходила, но и к обуржуазившемуся грузинскому дворянству.

Грузинская прогрессивная интеллигенция, которая объективно выражала интересы возвышавшейся буржуазной демократии, выступая под лозунгом защиты интересов всей нации, не только поддерживала, но и руководила борьбой грузинских цензовых горожан за занятие ими соответствующих мест в городском самоуправлении.

Партии активно приступили к «обработке» выборщиков. Лидеры пресловутых «дворцовых номеров» и «управской партии» агитировали своих выборщиков, на устраиваемых ими в собственных домах и клубах предвыборных пышных банкетах, голосовать за их кандидатов. Оппозиция же вела пропаганду своей программы при помощи печати, требуя существенного преобразования состава Тбилисской думы, ее обновления путем ввода представителей демократической интеллигенции[3].

В предвыборную кампанию активно включилась также газета «Иверия». В одной из напечатанных на ее страницах статье высказано резкое осуждение практикуемого порядка выдвижения кандидатов, согласно которому этим правом самовольно завладела горстка богатейших тбилисских граждан (около 900 человек), лишив тем самым права трех тысяч человек выдвигать своих кандидатов.

Агитация различных партий привела к определенным результатам. Выборщики сгруппировались, в основном, по национальному признаку. Исключительной активностью на сей раз выделялась группа грузин-цензовиков. Из общего числа (500 человек) присутствовавших на собрании избирателей третьего разряда 220 было грузин.

Выборы состоялись в декабре 1890 г. Избиратели первых двух разрядов отдали свои голоса, в основном, кандидатам крупного армянского капитала. В выборах же третьего разряда победила оппозиция, которой удалось отстранить от должности прежнего городского голову А. Матинова и избрать на эту должность своего кандидата Н. Аргутинского-Долгорукого. Однако и в думе нового состава большинство принадлежало вовсе не интеллигенции, а промышленникам, купцам и банкирам.

Даже в Кутаисской думе, которая доминировала по количеству представленных в ней гласных-интеллигентов, отныне стали распоряжаться купцы, промышленники, всякого рода предприниматели, чиновники и дельцы.

Надо отметить и то, что городские самоуправления слабо занимались вопросами развития городов. Всем этим воспользовались реакционеры, требовавшие возврата к старым формам полицейского управленния городами.

Прогрессивная интеллигенция в лице С. Месхи, Н. Николадзе и др. также замечала все недостатки самоуправления, однако защищала саму идею самоуправления, считая его одним из залогов прогрессивного развития страны.

Передовая интеллигенция воочию убеждалась в том, что в городских самоуправлениях господствующее положение заняли имущие классы — дворянство, крупная и средняя буржуазия, проводившие своекорыстную классовую политику. Поэтому главной целью прогрессивной интеллигенции являлось укрепление роли демократических элементов в органах самоуправления и возвышение последних до уровня выразителей общих интересов всего населения. Однако новое городское Положение 1892 г., еще более ограничившее представительство демократических слоев, почти полностью отдалю органы самоуправления в распоряжение купцов-предпринимателей и других крупных собственников.

Реорганизация городских самоуправлений Тбилиси, Батуми, Поти, Гори и Ахалцихе на основе нового Положения произошла в течение 1898—1894 гг. Новое Положение было распространено также и на ряд городов, ранее управлявшихся полицией. В течение 1894—1899 гг. самоуправление было предоставлено городам Телави, Сигнаги, Ахалкалаки, Сухуми и Озургети[4].

Согласно новому Положению право участия в выборах было предоставлено каждому гражданину, являвшемуся подданным Российского государства и владевшего на территории города недвижимостью ценою не менее 1000—1500 руб. Правом голоса наделялись также купцы I и II гильдий.

В городах Ахалцихе, Гори, Телави, Сигнаги, Ахалкалаки и Озургети было введено упрощенное самоуправление. Тут вместо гласных избирались т. н. уполномоченные, а вместо городского головы — староста. Собрания уполномоченных и старост подвергали более строгому административному контролю.

В 1899 г. для городов Закавказья были введены т. н. Особые правила, в силу которых главноначальствующий наделялся правом отзывать из думы неблагонадежных, на его взгляд, лиц. Особые правила о самоуправляющихся закавказских городах были еще одним проявлением колонизаторской политики царизма.

Эффективность действий городского самоуправления в области коммунального хозяйства, образования, медицинского обслуживания населения, санитарного дела, в основном, зависела и от денежных средств, которыми оно располагало. Согласно действовавшему Положению городские самоуправления были весьма ограничены в своих бюджетно-финансовых правах. Лишь небольшая часть налогов, собирающаяся с населения, поступала в статью дохода городских бюджетов; большая же часть пополняла собой государственный бюджет.

Параллельно с ростом городов росли и бюджеты самоуправлений. В 1875 г. бюджет г. Тифлиса по статьям дохода равнялся 279037 руб., в 1883 г. — 531733 руб., в 1894 г. — 1059815 руб., в 1900 г. — 1361636 руб. Доход Кутаисского самоуправления составлял: в 1884 г. — 105000 руб., в 1900 г.— 236654 руб. Бюджет города Поти по статьям дохода составлял в 1880 г. —35856 руб., в 1898г. —40592 руб., в 1895 г.— 555589 руб., в 1900 г. — 174163 руб. Батумский бюджет по статьям дохода составлял в 80-х гг. не больше 50—100 тыс. руб., а в 1900 г. — 500—600 тыс. руб. Довольно быстро рос доход и г. Сухуми. А доходы же городов Ахалцихе, Гори, Телави, Сигнаги, Ахалкалаки, Озургети и Душети росли весьма медленно.

Расходные статьи городских бюджетов подразделялись на две категории. По закону суммы, ассигнуемые на армию и полицию, считались обязательными статьями расходного бюджета. Выделение же средств на благоустройство городов и нужды населения не было обязательным. Большую часть бюджетов грузинских городов поглощали обязательные общегосударственные расходы. Доход тифлисского самоуправления в 1875 г. составлял 279037 руб. А из расходных статей только на содержание расположенных в Тбилиси войск было израсходовано 122462 руб. Из бюджета Кутаисского самоуправления (77261 руб.) на содержание полиции было предусмотрено 20629 руб., а на содержание войск — 22359 руб. Ахалцихское самоуправление, начиная с 1876 и по 1888 г., потратило на войска 165434 руб., на благоустройство города — 45 199 руб. и т. д.

Из-за огромных непроизводительных расходов городские самоуправления располагали очень незначительными средствами для удовлетворения своих насущных потребностей. Самоуправления были вынуждены брать взаймы. С разрешения властей тифлисское самоуправление выпустило в 188Г г. первый, а в 1887 г. — второй облигационный займы на сумму 1 550 тыс. руб. В 1886 г. тифлисский бюджет по части дохода равнялся 1 115907 руб., из коих 695974 руб.. были получены в результате реализации облигационного займа[5]. Облигационные займы выпускались также батумским и потийским самоуправлениями.

Займы временно оздоровляли городской бюджет. Покрытие долгов и уплата 5—6%, причитавшихся с основной суммы, ложились тяжелым бременем на расходную часть бюджета: городские самоуправления вкладывали полученные ссуды в разного рода доходные предприятия, стремясь использовать чистую с них прибыль для погашения своих долгов. Тифлисское самоуправление, например, выстроив дворец городского муниципалитета, сдало в наем под различные лавки нижние этажи зданий, далее оно провело Авчальский водопровод — весьма прибыльное для себя предприятие, выстроило Верийский и др. мосты и т. д.

Потийское городское самоуправление, которое в 1894— 1913 гг. возглавлял Н. Николадзе, выпустило на рубеже XIX— XX вв. облигационный заем в 5 млн. руб., гарантированный правительством. На эту сумму был выстроен замечательный потийский порт, значительно улучшилось коммунальное хозяйство: благоустроены городские улицы, площади, скверы, осветительная система и т. д.; построен марганцевый элеватор[6].

Доход городов в 90-х гг. XIX в. значительно вырос. Однако доходные статьи утвержденных бюджетов фактически почти никогда не выполнялись. Поскольку невыполнение доходного бюджета влекло за собой и невыполнение расходного, то городские бюджеты большей частью, были дефицитными.

Главной функцией городских самоуправлений являлось ведение коммунального хозяйства. Весьма медленно совершенствовался внешний облик городов. В главных городах постепенно росло количество асфальтированных и вымощенных улиц и площадей, умножались водопроводы, улучшалось городское освещение, керосиновые фонари вытеснялись газовыми и электрическими светильниками. Внедрялись новые виды массового городского транспорта. В 1883 г. в Тбилиси была построена т. н. «конка», а в 1904 г, в эксплуатацию введены электротрамвай и фуникулер. С начала XX в. «конка» стала действовать и в г. Поти.

Постепенно возрастала роль самоуправлений в области здравоохранения и народного просвещения.

В 1885 г. в ведение тбилисского самоуправления перешла городская центральная больница (на Михайловской улице). В 1898 г. в Тбилиси открылось два специальных пункта для инфекционных больных. Была основана также лечебница-приют для душевнобольных на 40 коек. В начале XX в. в Тбилиси был открыт родильный дом и больница с терапевтическим и хирургическим отделениями, всего на 120 коек. В это же время была выстроена и детская больница Зубалашвили на 80 мест.

К 1901 г. в штате медико-санитарного отдела тбилисского самоуправления числилось 130 человек. Из них было 16 врачей, 4 ветеринарных врача, два химика, 6 фармацевтов, 29 фельдшеров и др. Тбилисское городское самоуправление постепенно выделяло все больше сумм на здравоохранение. В 1899 г. на медико-санитарное обслуживание было израсходовано 102925 руб., а в 1909 г, — 243726 руб., что составляло 13,3% расходного бюджета Тбилиси[7].

И другие городские самоуправления Грузии уделяли все больше внимания улучшению санитарно-гигиенического положения и медицинского обслуживания населения, однако эти города располагали гораздо меньшими денежными средствами. В 1900 г. кутаисское самоуправление израсходовало на медицинскую и санитарную службу 15086 руб. (7%), батумское — 21348 руб. (3,7%), потийское — 6100 руб. (3,5%)[8]. В 1901 г. на те же нужды ахалкалакским самоуправлением было выделено 605 руб. (1%), ахалцихским — 647 руб. (1%), горийским — 7588 руб. (3,5%), телавским — 376 руб. (2,9%).

Постепенно расширялась деятельность самоуправлений в области народного просвещения и культуры.

В 1880 г. тбилисское самоуправление открыло ремесленное училище, в 1881 г. — 7 начальных школ. К началу XX века в 22 находившихся в ведении тбилисского самоуправления начальных школах насчитывалось 118 учителей и 3176 учащихся. Среди муниципальных деятелей созрела мысль о введении всеобщего начального образования, однако она осуществлялась на деле весьма медленно. К 1913 г. число тбилисских детей школьного возраста составляло 15—16 тысяч, а из них в начальных школах города обучалось лишь 5000 чел.[9]

Тбилисское самоуправление неоднократно ходатайствовало перед правительством о разрешении открыть политехнический институт и университет. Однако самодержавие неизменно отвечало ему отказом.

Тбилисское самоуправление несколько расширило финансирование народного образования. В 1883 г. на эти нужды оно израсходовало 42845 руб., в 1900 г.—116492 руб., в 1910г.— 272270 руб., что составляло 13% общего расходного бюджета.

Самоуправления других городов Грузии играли сравнительно незначительную роль в области народного образования. В 1900 г., согласно бюджетному плану, на народное образование предусматривалось затратить: кутаисским самоуправлением — 21 776 руб. (9%), батумским — 30800 руб. (5%), потийским — 8091 руб. (5%), сухумским — 3140 руб. (6%), озургетским — 260 руб. (3%), ахалкалакским — 500 руб. (2%), ахалцихским — 999 руб. (1,4%), горийским — 1300 руб. (7,5%) и телавским — 160 руб. (1,6%)[10].

Таким образом, надеждам прогрессивной интеллигенции в области городского самоуправления суждено было осуществиться лишь частично. Положения 1870 г. и в особенности 1892 г. слишком ограничивали круг избирателей и компетенцию самоуправления.

В условиях царского режима дело расширения прав городских самоуправлений и их демократизации вовсе не пошло дальше предположений. Эти органы местного самоуправления до конца представляли собой бесправный, малокомпетентный придаток царского государственного аппарата.

 


[1] ЦГИА ГССР, ф. 192, оп. 5, д. 308, л. 1—62.

[2] Там же, ф. 12, оп. 7, д. 663, л. 4—7.

[3] Новое обозрение, 1890, № 2284.

[4] ЦГИА ГССР, ф. 13, оп. 24, дело 519, л. 1, 14—45.

[5] Бендианишвили А. С*. Тифлисское городское самоуправление 1875—1917 гг. Тбилиси, 1960, с. 49.

[6] Пачкория М. И. Из прошлого г. Поти. Тбилиси, 1967 с. 140—151.

[7] Бендианишвили А. С. Указ. раб., с. 80—82.

[8] ЦГИА СССР, ф, 1267, оп. 28, д. 906, л. 6—9.

[9] ЦГИА ГССР, ф. 12, оп, 6, д. 133, л. 33—107.

[10] ЦГИА СССР, ф. 1287, оп. 28, д. 906, л. 5—9.


§ 5. ВОПРОСЫ ВВЕДЕНИЯ ЗЕМСТВА

 

Проведение земских реформ было обусловлено теми же причинами, которые вынудили самодержавие обновить социально-политический фасад Российской империи в соответствии с духом времени.

Испокон веков в России (взимались двоякого рода налоги: 1. собственно царские, общегосударственные налоги и 2. местные сборы, которые предназначались для удовлетворения местных нужд. С течением времени второго рода налоги получили общее название «земских». Положение 1851 г. вместе с губернским земским сбором вводило также понятие государственного земского обора, что указывает на непоследовательность царского законодательства. Однако это было вызвано стремлением использовать земские средства на общегосударственные нужды.

Согласно закону 1851 г. «ведение земских сборов вменялось в обязанность особого комитета и собрания, в которые, наряду с правительственными чиновниками, входили дворянские уездные и губернские предводители, городские головы и сословные представители. Проект земского бюджета утверждал министр финансов. Практическое выполнение бюджета составляло обязанность общегосударственных органов»[1].

Долгий опыт привел царское правительство к выводу, что занятая исполнением своих непосредственных обязанностей администрация не в силах заведовать земскими поборами и отложениями. Поэтому было решено передать это дело в компетенцию местного общественного представительства. Однако фактически при проведении реформы вопрос о земском обязательстве вовсе не был главным. В условиях сложившейся в ту пору в стране революционной ситуации земская реформа вышла далеко за эти уготовленные ей правительством скромные рамки, выдвинув на передний план насущные вопросы экономической, общественно-политической и культурной жизни.

Царское правительство сохранило за собой монопольное право на подготовку реформы. В правительственные комиссии не допускались представители губернского дворянства. В 1862 г. были опубликованы Основные начала устройства земских учреждений, 1 января 1864 г. Александр II утвердил Положение об уездных и губернских земских учреждениях, содержание основных статей которого было следующее.

Для управления местными хозяйственными делами создавались губернские уездные учреждения. В функции земских учреждений входили: управление земским имуществом, капиталами и денежных обложений, уход и ремонт наличных земских зданий и различных строений, забота о развитии торговли и промышленности, участие в деле организации народного просвещения и здравоохранения; изучение местного положения, соответственных справок в правительство и возбуждение разного рода ходатайств; проведение земских выборов и выделение средств на содержание земских учреждений, ведение тех дел, которые в будущем могли быть переданы в функции земств.

Нарождалось двухступенчатое земство. Распорядительным органом уездных и губернских земств являлись собрания гласных, а постоянно действовавшими исполнительными органами — управы. Положение устанавливало довольно высокий избирательный ценз. Создавались три избирательные курии — уездных землевладельцев, а также городских и сельских обществ. Они выбирали гласных в уездные земские собрания. Гласных же в губернские земства выбирали из среды уездных земских гласных. Уездные земские управы состояли из 3 членов, а губернские земские управы — из 6 членов. Председателей правления утверждали губернатор и министр внутренних дел [2]

Сфера действий земств была весьма ограниченной, а предоставленная им власть — чрезвычайно слабой. Правда, в распоряжение земств были переданы денежные средства, собранные губернским земским обложением, однако правительство, учредило особое правило по расходованию бюджета, которое земские деятели не могли обойти. Земства в первую очередь должны были выделить средства на содержание стоявших в их районе войск. Затем на содержание гражданского управления и мирового суда, на проведение и ремонт особо важных дорог и др. государственные нужды.

Несмотря на то, что земства получили весьма ограниченное поле деятельности, все же проведение земской реформы являлось положительным событием. Земство, городские самоуправления по самому складу своей организации представляли явную противоположность старому социально-политическому зданию самодержавия. До сих пор русскому абсолютному монархическому государству было совершенно незнакомо учреждение, основанное на принципе выборности всесословных, представителей. А органы местных самоуправлений сложились именно на основании этого принципа.

По высочайшему указанию 1 января 1864 г. земства были введены в 35 губерниях Европейской России. Со стороны царизма это была некоторая уступка, политической целью которой являлось склонение на сторону правительства либеральных деятелей. Земская реформа была обрывком конституции, при помощи которого заставили замолчать боровшихся за конституцию либералов и несколько укрепили положение самодержавия.

В. И. Ленин подчеркивал стремление царизма ослабить, ограничить, а затем заставить земские учреждения подчиниться правительственной администрации: «Земство с самого начала было осуждено на то, чтобы быть пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку ее всевластие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных все тем же чиновничеством. Земства не имели своих исполнительных органов, они должны были действовать через полицию; земства не были связаны друг с другом, земства были сразу же поставлены под контроль администрации. И, сделав такую безвредную для себя уступку, правительство на другой же день после введения земства принялось систематически стеснять и ограничивать его; всемогущая чиновничья клика не могла ужиться с выборным всесословным представительством и принялась всячески травить его»[3].

Несмотря на это, земства принесли несомненную пользу в некоторых сферах жизни. Они значительно умножили число начальных школ, гимназий и семинарий, открыли больницы, мелкие кредитные учреждения, содействовали сельскохозяйственному прогрессу.

Защищая свои права, земство почти всегда находилось в оппозиции к правительству. Это была буржуазно-либеральная, легальная оппозиция, однако она все же пугала правительство. С. Витте считал земство такой организацией, которая была несовместима с самодержавным строем и по своему характеру являлась конституционным учреждением. В. И. Ленин указывал на определенное положительное значение земской оппозиции, рассматривая ее как побочный фактор в борьбе против самодержавия.

Царское правительство сочло окраины Российской империи не готовыми к проведению земской реформы. Земство не получили Архангельская, Астраханская и Оренбургская губернии, ибо здесь почти что не было дворянства. Земская реформа не была проведена в Польше, Прибалтике, Белоруссии, Сибири, на Кавказе, в Казахстане, Средней Азии.

Прогрессивные силы Грузии хотя и замечали ограниченный характер земской реформы, однако они все же считали земские учреждения шагом вперед на пути прогрессивного развития по сравнению с существовавшим полицейским режимом.

После проведения земской реформы в 35 российских губерниях, распоряжения земскими денежными средствами изменились и в других частях страны. Согласно закону 1869 г. об управлении Кавказом было создано особое собрание земских обязанностей, которое вошло в качестве одного из учреждений при Главном управлении наместника Кавказа. Особое собрание имело лишь совещательные функции. На его заседаниях рассматривался вопрос о сборах земских платежей и высказывались соображения по поводу расходов поступивших сумм. Практическое осуществление земского бюджета было поручено департаменту Главного управления, губернским и земским начальникам[4].

В 80-х гг. XIX века кавказская администрация признала, что, ввиду своих прямых служебных обязанностей, она не в состоянии управлять еще и земским хозяйством. Она возбудила ходатайство о том, чтобы в Закавказье был создан Распорядительный комитет для управления земским хозяйством. Царское правительство, казалось, с сочувствием встретило эту идею. В 1888 г. в Министерстве финансов была составлена записка, согласно которой в работе губернских распорядительных комитетов, наряду с правительственными чиновниками, должны были участвовать и представители местных землевладельцев. На последних возлагалось рассмотрение проектов земских, бюджетов, вопросов перевода натуральных повинностей на денежное исчисление, участие при оценке недвижимого имущества. По мнению Министерства, участие представителей местного общества пошло бы лишь на пользу работе губернских комитетов — этих правительственных учреждений. Однако эта точка зрения Министерства финансов не получила одобрения. Губернские распорядительные комитеты не были основаны на Кавказе[5].

Было ясно, что царское правительство преднамеренно чинило препятствия делу проведения на окраинах даже ограниченного земского самоуправления. Грузинские дворянские и буржуазные либералы, зачастую поддерживаемые демократами, довольно энергично стремились вынудить царизм провести земскую реформу и в Грузии.

Еще в 1876 г. дворянское собрание Горийского уезда возбудило вопрос о введении земских учреждений в Тифлисской губ.[6]. Однако голос уездного дворянства оказался слишком слабым, чтобы привлечь к себе внимание. Следует отметить, что в целом дворянское сословие не только не требовало земства, но и весьма рьяно выступало против введения земских учреждений в Грузии, опасаясь налогового обложения их поместий. Этим и объясняется то обстоятельство, что сословная организация грузинского дворянства — Депутатское собрание не поддержало выступление горийских представителей.

Зато со страниц грузинской и местной русской демократической печати почти не сходили письма, в которых рассматривалась деятельность российских земских учреждений и высказывалось мнение о необходимости ввести аналогичные учреждения и в Грузии. Грузинские просветители-демократы во главе с Ильей Чавчавадзе боролись за введение в Грузии не фиктивного, а действительного местного самоуправления.

В 1882 г. на заседании Дворянского собрания Тифлисской губернии был рассмотрен вопрос о введении земства в Грузии. Составление обоснованного ходатайства перед правительством было поручено специальной комиссии. Однако вскоре стало известно, что правительство разрабатывает проект реорганизации земства, до выработки и утверждения которого не имело смысла возбуждение ходатайства.

В 1884 г. на одном из собраний тбилисского дворянства Г. Туманишвили поставил вопрос о введении земства на Кавказе. Он призвал грузинское дворянство возбудить ходатайство о введении земства в Грузии.

Изучение этого вопроса было возложено на особую комиссию, в которую вошли губернские и уездные предводители дворянства. Г. Туманишвили было поручено составить соответствующий проект. В феврале 1896 года Г. Туманишвили представил дворянскому собранию «Записку» о введении земских учреждений в Грузии.

1 июня 1897 г. Дворянское собрание Тифлисской губ. рассмотрело упомянутую записку. Часть депутатов не согласилась с мнением автора. И. Андроникашвили, Саванели, Джапаридзе и Орбелиани заявили, что в Грузии еще не созрели условия для введения земства[7].

В обсуждении принял участие И. Чавчавадзе. «Вопрос, представленный на наше рассмотрение, — сказал он, — не так уж сложен. Решить его можем на этом же заседании. Нам предлагают распоряжаться собственными же деньгами. Мы в настоящее время ежегодно вносим в земскую кассу свыше 600тыс. руб. Почему мы сами не можем дать ход этим деньгам по нашему же собственному разумению, кто может выступить против этого?»[8]

Выступление Илья Чавчавадзе было встречено частью собрания бурными аплодисментами. Однако из-за противодействия части дворянства собрание не пришло к единому мнению. Вопрос был возвращен комиссии для более подробного изучения.

Вопрос о введении земства в Грузии стал предметом острой полемики на страницах грузинской и русской прессы.

Активным сторонником проведения земской реформы был Н. Николадзе. По его словам, земское Положение 1864 г. имело массу недостатков. Если б нам было предоставлено право, говорит он, разрешить вопрос по своему усмотрению, то нашлись бы люди, которые справились бы с делом гораздо лучше, однако государственные и общественные дела вовсе не расцениваются с этой точки зрения. Новое Положение 1890 г. о земских учреждениях, отмечает Н. Николадзе, еще более суживает сферу деятельности земств. И все же для нас имело бы положительное значение введение даже такого рода земских организаций[9].

Против введения земства в Закавказье выступили лишь «Черноморский Вестник» и «Кавказ». Первый из них открыто заявил о неподготовленности края к принятию земства.

Сословная организация грузинского дворянства не могла не считаться с требованием широких слов общества. 12 ноября 1897 г. Дворянское собрание Кутаисской губ. представило правительству проект введения земства. Несколько позднее дворянство Тифлисской губернии направило в Петербург свой проект земской реформы в Грузии.

Вопрос о проведении земской реформы неоднократно возбуждался местными обществами и учреждениями: Кавказским обществом сельского хозяйства (в 1899 и 1903 гг.), съездами виноделов, землевладельцев, молочных и кустарных промыслов (1901 г.), съездом хлопкоробов, Кавказским медицинским и Сухумским сельскохозяйственным обществами (1904 г.) и др.[10]

Под давлением революционных выступлений трудящихся высшая краевая власть на Кавказе выступила с инициативой введения земства, надеясь этой небольшой уступкой удовлетворить интересы либерально настроенных кругов, с тем чтобы использовать их в борьбе против революции.

Наместник царя, разослав специальные циркуляры губернаторам и уездным начальникам, обязал их создать земские совещания из выборных представителей различных слоев.

Трудящиеся массы объявили бойкот этим совещаниям, вследствие чего земская компания потерпела крах. До низвержения царизма земство в Грузии не было введено.


[1] В е с е л о в с к и й Б. История земства за сорок лет. Т. 2. Спб., 1908, с. 1—8.

[2] Земство. Политико-экономический сборник. Спб.. 1864, с. 7—51.

[3] Ленин В. И. Гонители земства и Аннибалы либерализма. — Полн, собр. соч., т. 5, с. 35.

[4] ЦГИАГ, ф. 12, оп. 11, д. 243, л. 1—4.

[5] ЦГИА ГССР, ф.13, оп. 10, д. 22, л. 6—8.

[6] Там, же, л. 8—9.

[7] Записки и статьи о введении земских учреждений в Тифлисской губернии. Сост. Г. М. Туманишвили, Тифлис, 1897, с. 26—30.

[8] Там же, с. 31—32.

[9] Моамбе, 1897, №6, отд. II, с. 28—62.

[10] ЦГИА ГССР, ф. 135, оп. 10, д. 22, л. 8.


§ 1. РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ДЕРЕВНЕ

 

Торговое земледелие. Аграрная реформа, в значительной мере уничтожившая противоречия между развивавшимися производительными силами и отжившими производственными отношениями, оказала благотворное влияние на дальнейший подъем сельского хозяйства. Начиная с 70-х гг. XIX в. наблюдается еще больший рост товарности старых отраслей сельского хозяйства и развития новых. Более интенсивно протекал и процесс отраслевой специализации сельского хозяйства. Природные условия Грузии обусловили исконное существование на ее территории различных естественно-хозяйственных зон. Особенно быстро хозяйственная специализация происходила в пореформенный период. Современники констатировали в 80-х гг. ХIХ в. существование на территории Грузии высокогорной, равнинной и плоскогорной (т. е переходной) зон, характеризовавшихся своими специфическими хозяйственными отраслями.

Рынок. Торгово-денежные взаимоотношения оказывали огромное воздействие на самый процесс производства. Перед сельскими хозяевами со всей остротой возникла проблема повышения агротехнического уровня сельскохозяйственного производства. Более крупные хозяйства постепенно переходили от двух-и трехпольных систем к многопольной и вообще к правильному севообороту. Все более улучшался уход за виноградными, табачными и хлопковыми плантациями, с большой тщательностью происходила их обработка. В хозяйства внедрялись заводской плуг и простые сельскохозяйственные машины.

Среди разнообразных отраслей сельского хозяйства Грузии ведущими были зерновые культуры. В равнинной и плоскогорной зонах интенсивно росли площади под пашнями. В Восточной Грузии предпочтение отдавалось хлебу (пшенице) и ячменю, в Западной Грузии — кукурузе. Более или менее интенсивно сеяли также овес, рожь, фасоль, просо, полбу, рис и т. д.

В 1874 г. было получено 25 млн. пудов всех видов зерновых[1]. На рубеже 80-х—90-х гг. возделанные площади составляли 600—700 десятин, а средняя годовая урожайность — 40 млн. пудов (14 млн. пудов хлеба, 16 млн. пудов кукурузы, 5 млн. пудов ячменя)[2].

В 70-х—80-х гг. XIX в. товарность зернового хозяйства проявляла тенденцию роста. Более четко выраженный товарный характер получило кукурузоводство. В 80-х же гг. XIX в. ежегодный экспорт кукурузы составил 5—7 млн. пудов. Западногрузинское население в это время поставляло на внутренний и внешний рынок 30—35% произведенной кукурузы[3].

В Восточной Грузии товарность зерновых не превышала 15—20%. На внутреннем рынке реализовалось 2,5—3 млн. пудов, а на внешний рынок вывозилось от 0,5 до 1 млн. пудов хлеба и ячменя. Основную часть товарной продукции поставляли помещичьи и кулацкие хозяйства. Крестьяне же бедняки не только не располагали излишками зерновых, но и являлись одним из главных потребителей этого товара, покупавших его на внутреннем рынке.

Однако неблагоприятная рыночная конъюнктура (конкуренция американской продукции на западноевропейском рынке и ввоз из России хлеба в Грузию), складывавшаяся уже с конца 80-х гг. XIX в., стала серьезным препятствием для дальнейшего роста товарности зерновых хозяйств в Грузии. Как только производство зерна перестало быть доходной отраслью, помещичьи хозяйства устремили свое внимание на более рентабельные и традиционные культуры сельского хозяйства, для возделывания которых имелись благоприятные природные условия. К том уже для сбыта продукции этих культур под рукой имелся емкий российский рынок, предъявлявший на них огромный спрос.

Одной из таких рентабельных отраслей явилось виноградарство с виноделием, товарность продукции которого неуклонно росла. В 70-х—80-х гг. прошлого века в географии виноградно-винодельческих хозяйств Грузии произошли некоторые изменения: болезнь виноградной лозы свела до минимума значение этой отрасли в Гурии и Мегрелии. Зато она получила свое развитие в Имерети, Картли, Кахетии, чьи вина стали завоевывать и всероссийские рынки.

В 70-х гг. XIX в, площадь под виноградниками в Кахети равнялась 14 тыс. дес., в Картли — 4 тыс. дес., в Имерети — 19 тыс. дес., в Рача-Лечхуми — 3 тыс. десятин. Во всей Грузии ежегодно производили 5—6 млн. ведер вина[4].

Товарность виноградно-винодельческих хозяйств Грузии накануне реформы составляла 35—40%, а в 80-х гг. XIX в. — 50—60%. Согласно несколько завышенным, на наш взгляд, данным 1893 г., на рынок поступило: из Западной Грузии — 2 362 000 ведер вина, из Внутренней Картли — 660 тысяч, из Тифлисского и Борчалинского уездов — 590 тысяч, а из Кахети — 1 500 тыс. ведер вина. Грузинские вина реализовывались не только на рынках Закавказья, но и в России. В 1883— 1893 гг. из Грузии в Россию ежегодно вывозилось в среднем около 400—500 тыс. ведер вина. Это составляло 3,5—4,5% валовой продукции и 7—9% товарной[5]. В дальнейшем вывоз вина из Грузии на российские рынки превзошел в среднем 1 млн. ведер в год.

В нагорной зоне Грузии ведущей отраслью сельского хозяйства являлось животноводство. По сведениям современников, развитие животноводства тормозилось отсутствием прочной кормовой базы. В 80-х гг. XIX в. площадь под сенокосами не превышала 100 тыс. дес., с которых в среднем ежегодно убирали лишь по 12—13 млн. пудов сена. Скармливали животным и отходы зернового хозяйства — около 60 млн. пудов соломы и самана. На фураж шли также ячмень и частично кукуруза. Но этого количества корма было недостаточно. Поэтому животноводством в широком масштабе занималось население тех районов, где была возможность использовать как летние, так и зимние пастбища.

К 80-м гг. XIX в. площадь под летними пастбищами составляла в Грузии 1125 тыс. дес., а под зимними лишь — 405 тыс. дес. Пастбища распределялись весьма неравномерно, большинство из них находились на труднодоступных горных склонах, что в значительной степени затрудняло их использование. Высоким уровнем развития животноводства и скотоводства отличались Тианетский, Душетский, Борчалинский, Сигнагский уезды, а также горная Рача, Сванети, Абхазия и Аджария.

В 70-х—80-х гг. XIX в. определенная часть населения Грузии 3 млн. голов, в 80-х гг. поголовье скота несколько выросло. Статистические данные показывают, что в земледельческих районах, где животноводство имело вспомогательное значение, поголовье скота уменьшалось, а в специализированных районах оно, наоборот, увеличивалось.

В 70-х—80-гг. XIX в. определенная часть населения Грузии успешно разводила и тутовый шелкопряд. В долинах Западной Грузии этой отраслью занималось 14 тыс. крестьянских дымов. Шелководы Грузии собирали не менее 40—60 тыс. пудов шелковичных коконов, которые реализовывались в виде исходного сырья на внутреннем и внешнем рынках.

В 1877 г. на Закавказье была распространена имперская пошлина на импортный табак (14 руб. за пуд), что способствовало развитию в крае табаководства. В 70-х—80-х гг. ведущими районами табаководства стали Кахети, Имерети, Гурия и Абхазия. Табачные плантации ежегодно занимали и среднем по 1400 дес., с которых собирали по 60—100 тыс. пудов табаку. Продукция почти полностью поступала на рынок.

Площадь под хлопчатником резко возросла в Грузии и 60-х гг. XIX в. в связи с изменением внешнеполитической конъюнктуры, связанной с временным сокращением экспорта американского хлопка. Однако в последующие годы хлопководство в Имерети резко пало. В 80-х гг. здесь ежегодно собирали лишь по 8—12 тыс. пудов хлопка, который почти полностью вывозился в Россию.

В 70-х гг. XIX в. все более расширяется товарный характер овощеводства и плодоводства. В субтропических районах Грузии внедряются новые культуры: чай, бамбук, цитрусы и др. В 80-х гг. на рынок поступало продукции плодово-бахчевых культур на 3 млн. руб.

Таким образом, в 80-х гг. XIX в. в сельском хозяйств Грузии самым высоким был удельный вес зернового хозяйства, затем животноводства, виноградарства-виноделия, табаководства, плодово-овощных культур и т. д. Ежегодный валовой доход сельского хозяйства составлял от 70 до 75 млн. руб.

Основной производительной силой грузинской деревни являлось крестьянство. На долю крестьянских хозяйств приходилось приблизительно 70% садов и виноградников, 50% табачных и хлопковых плантаций. Около 65% всего сельскохозяйственного дохода приходилось на долю крестьянского (в том числе и кулацкого) хозяйства. Однако ввиду того, что в этот период крестьянство в основном обрабатывало надельную и арендованные им земли, выплачивая к тому же еще и земельную ренту, то в его руках оставалось всего лишь 45% валового продукта. Значительная часть создаваемой крестьянским трудом стоимости доставалась землевладельцам.

Параллельно с развитием торгового землевладения и углублением отраслевой специализации расширялся и внутренний рынок, росли обороты как от внутренней, так и от внешней торговли. Горные районы Грузии поставляли на рынок продукты животноводства, Кахети — в основном вино, Картли — зерно и плодоовощные, Имерети — вино и шелк, Гурия с Мегрелией — кукурузу, шелк и продукты птицеводства, Абхазия— табак и кукурузу.

В условиях роста производства продукции и расширения товарооборота постепенно рос, пополнял свои ряды за счет выходцев из сельского населения слой торговцев, превративших старые и новые центры внутренней торговли в аренду для своих действий. Ввиду того, что мелкотоварное производство сохраняло за собой большой удельный вес, в Грузии и после победы капитализма сохранилась неэквивалентная торговля. Реализация товаров приносила прибыль в основном скупщикам что же касается мелких товаропроизводителей, то они находились в тяжелом положении.

Торговый и ростовщический капитал опутал не только мелкое крестьянство, но и большинство дворян. Лишь кулакам да помещикам-рационализаторам удавалось вести свои дела самостоятельно. Последние часто выступали в роли торговцев. 80-х гг. XIX в. крупными торговыми фирмами владели князья Джорджадзе, Вачнадзе, Андроникашвили, Шереметевы, Багратион-Мухранский, удельное ведомство и т. д.

Мелкие производители, будучи уже не в состоянии выступать на рынке самостоятельно, основывали по совету прогрессивной интеллигенции ссудосберегательные и торговые товарищества для борьбы против разрушающего воздействия ростовщического капитала. В 70-х—80-х гг. XIX в. кооперативное движение не получило широкого размаха. В сфере обращения еще господствовали ростовщики-лихоимцы.

Выкуп и купля-продажа земли. Классовая дифференциация крестьянства. Аграрная реформа заметно ускорила разложение феодальных отношений. Правда, большинство местных положений было составлено таким образом, что крестьянские земельные наделы продолжали оставаться в распоряжении помещиков, но были и исключения. Согласно Положению от 8 ноября 1870 г. абхазскому крестьянству были утверждены надельные земли в полную собственность. Согласно положению, выкуп за личную свободу они погашали продлением своих старых обязанностей сроком на четыре года, по истечении которых они освобождались от обязанных отношений к бывшим помещикам. Таким образом, временнообязанные отношения в Абхазии были продлены на 4 года. Большинство крестьян этого края вместе с личной свободой получило в собственность и земельный надел размером от 8 до 5 дес. Приблизительно таким же образом был разрешен сословно-поземельный вопрос и в Дадешкелиановской Сванетии. Крестьяне этого края получили в собственность лишь по 1—1,5 дес. земли на дым[6]. Освобождение крестьян от тяжелого ярма временно-обязанных отношений безусловно было положительным явлением.

В основных районах Грузии аграрная реформа так и не сумела довести до конца дело освобождения крестьян. До выкупа земли временнообязанный крестьянин юридически продолжал оставаться в кабале у помещика. В 70-х гг. XIX в. временнообязанные крестьяне Грузии платили за пользование надельной землей по 9 руб. за дес. Естественно, что крестьяне стремились выкупить наделы и тем самым освободиться от помещичьей кабалы. Однако большая часть крестьян не в силах была выкупиться на волю, растягивая тем самым временнообязанные отношения на десятки лет.

В 1869—1890 гг. в Восточной Грузии 2775 крестьянских дымов сумели выкупить, с согласия помещиков, и при помощи правительственной ссуды, 12265 дес. надельной земли. За то же время 574 дыма выкупили 1214 дес. земли на собственные средства.

Еще быстрее осуществились выкупные операции в Западной Грузии. Здешние крестьяне отказались от освобождении невыгодной, по их мнению, правительственной ссуды. В течение 1868—1888 гг. 23407 временнообязанных крестьянских дымов выкупили 104 165 дес. надельной земли с отрезками[7], уплатив помещикам 4,8 млн. руб.

Этот процесс продолжался и в последующие десятилетия. К концу XIX в. в Восточной Грузии только 31,5% временнообязанных крестьян выкупили свои наделы, а в Западной Грузии — 60%. По причине аграрной политики самодержавия, направленной на сохранение феодального землевладения, половина бывших помещичьих крестьян Грузии все еще оставалась на положении временнообязанных.

В торговый оборот в большом количестве поступала также и вне надельная земля. В процессе купли-продажи земли, принявшем в пореформенный период широкий размах, участвовали все социальные слои населения. Причем этот процесс сопровождался заметным сокращением дворянского землевладения и усилением тенденции роста земельного фонда выходцев из буржуазных слоев. Хотя правительство всячески препятствовало крестьянам в деле обзаведения их землей (например, государственным крестьянам было запрещено выкупать казенные земли, затрудняя тем самым им переход в категорию собственников), однако фонд собственной крестьянской земли значительно вырос. К 1890 г. в собственности грузинских крестьян находилось 400 тыс. дес. земли. В собственности же казны и помещиков все еще оставался 1 млн. дес. крестьянской, надельной земли.

Таким образом, в пореформенной Грузии одним из результатов развития товарно-денежных и капиталистически взаимоотношений и его выражением явилось нарождение многочисленной категории крестьян-собственников. Распад феодальной собственности и переход к мелкокрестьянской собственности имел в ту пору положительное значение. При мелком производстве частная собственность на землю является, как известно, необходимым условием прогресса. «...Собственность на землю так же необходима для полного развития этого способа производства, как собственность на инструмент для свободного развития ремесленного производства»[8].

Крестьянин на собственной земле работал гораздо усерднее, прилагая всяческие усилия для улучшения своего хозяйства. Он был уверен, что земля, рано или поздно, воздаст со сторицей все его старания и затраты, которые он вложил в нее, чтобы поднять ее урожайность. Оставшиеся же в зависимости от бывших помещиков крестьяне лишены были этого стимула.

Развиваясь в условиях товарно-денежных и капиталистических взаимоотношений, крестьянский класс претерпевал процесс глубокой социальной дифференциации. Земля и другие средства производства концентрировались в руках кулачества, Разоренное же крестьянство пополняло собой ряды пролетариата.

В 80-х гг. XIX в. государственные крестьяне Восточной Грузии располагали в среднем на дым 14 дес. земли, из коих 6 дес. земли занимали виноградники и пашни. Распределение земельного фонда было неравномерным среди волостей и дымов. Добрая половина грузинского крестьянства была вынуждена довольствоваться земельным наделом, размеры которого равнялись от 0,5 — до 3 дес. Около 5% крестьянского населения страны владело наделом в размере от 20 до 50 дес. земли, и лишь один процент владел землей от 100 до 500 дес.[9]

В ту же пору государственные крестьяне в Западной Грузии владели в среднем земельным наделом не свыше 4 дес. Вовсе не имели земли 1,9% крестьян, 10% дымов владели лишь от 9,1— до 1 дес. земли, 22% — от до 2 дес., 36% — от 2 до 4 дес., 26% — от 4 до 10 дес. земли, 1 % владел от 20 до 154 дес.[10]

В Восточной Грузии переходить в категорию собственников могли лишь зажиточные крестьяне. Согласно имеющимся данным, к 1888 г. в Восточной Грузии числилось всего лишь 8363 крестьян-собственников, владевших 99 921 дес, земли, что в расчете на душу населения составляет в среднем 12 дес. Приблизительно в том же периоде в Борчалинском уезде было засвидетельствовано существование 796 крестьян-собственников со средним подымным наделом, в 27,2 дес. земли. В сел. Джадал-оглы 25 дымов владели, на правах собственности 712 дес. земли, а товарищество нескольких дымов в Шулавери — 2200 дес. земли[11]. В Кахети и Имерети проживали крестьяне, владевшие 5—8 дес. высокодоходных виноградных садов, не говоря уже об остальных принадлежавших им угодьях.

В руках богатых крестьян были сосредоточены как рабочий, так и продуктивный скот. В Кахети крестьянская верхушка (около 5%) владела 40% всего имевшегося в крае поголовья рабочего скота, в то время как 48% кахетинского крестьянства вообще не имело никакой тягловой силы. В западно-грузинских же уездах 50 тыс. крестьянских дымов были вовсе лишены рабочего скота.

Особенно сильной был кулацкий слой в районах, специализировавшихся на животноводстве. По данным: 1885 г., в Цова-Тушети (нагорная Грузия) три крестьянских дыма владели отарами овец, каждая из которых насчитывала по 2 с лишним тыс. голов, 8 крестьянских дымов — 1—2 тыс. голов, 25 крестьянских дымов — от 500 до 1000 голов. В Душетском уезде отдельные крестьяне владели отарами овец свыше 10 тысяч голов. Среди владельцев этой категории были крестьяне Шио Циклаури, Шио Кайшаури, Герена Апциаури и др. Вместе с тем в горах было множество крестьян, у которых почти не было овец. Горцы-бедняки работали наемными чабанами[12]. Некоторые крупные животноводы нанимали 50—100 человек чабанов и подсобных рабочих.

По приблизительным подсчетам кулаки составляли 4—5% сельского населения, середняки —от 35 до 40% и бедняки — от 55 до 60%. Доходы кулаков на душу населения в 3—4 раза превышали доходы середняков и в 10—15 раз — доходы крестьян-бедняков. В отдельных случаях эти контрасты были еще сильнее. Но еще существеннее были эти различия в социальном отношении. Кулак, как правило, нанимая рабочих, эксплуатировал чужой труд. Середняк сравнительно редко выходил на заработок и еще реже нанимал себе сезонных рабочих. Крестьянин-бедняк из-за недостаточности своего земельного надела и отсутствия рабочего скота вел мизерное собственное хозяйство, доходов с которого не хватало на пропитание его семьи в течение года. Эта пролетарская и полупролетарская крестьянская масса была вынуждена искать себе сторонние заработки, уходя на работу по найму.

Во многих сельских районах. Грузии рынок рабочей силы был весьма узок. Обнищавшие крестьяне были вынуждены искать в других краях средства к существованию.

Капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства. Еще реформенную эпоху в Грузии отдельными помещиками принимались серьезные попытки усовершенствования и радиального переустройства барщинного хозяйства в капиталистическое. Буржуазная эволюция помещичьего хозяйства была значительно ускорена крестьянской реформой. В. И. Ленин анализируя условия развития капиталистического хозяйства в России, писал: «Барщинная система хозяйства была подорвана отменой крепостного права. Подорваны были все главные основания этой системы: натуральное хозяйство, замкнутость и самодовлеющий характер помещичьей вотчины...» Помещику предстояло «перейти к капиталистической системе хозяйства, покоящейся... на диаметрально противоположных основаниях»[13].

Правда, при отмене крепостного права царское правительство сделало все возможное, чтобы максимально оградить интересы привилегированного сословия, однако переходный период все же характеризовался рядом трудностей, на устранение которых были в первую очередь направлены все усилия лидеров высшего сословия.

В 70-х гг. XIX в. возникли поземельные банки грузинского дворянства в Тбилиси и в Кутаиси. Большинство представителей высшего сословия рассматривало банки как благотворительные учреждения, призванные к жизни для врачевания язв помещичьего хозяйства. Председатель Тифлисского дворянского поземельного банка И. Г. Чавчавадзе предупреждал заблуждавшихся на этот счет землевладельцев, указывая, что кредит приносит пользу лишь тем землевладельцам, которые рационально используют для улучшения своего хозяйства взятые под залог земли ссуды. Что же касается легкомысленных дворянских транжир и расхитителей, то лишь ускоряют трагическую развязку. Однако эти предупреждения и увещевания оставались не всегда понятыми. Большинство грузинских помещиков использовало взятые ссуды на покрытие непроизводительных расходов, что в конечном счете приводило к потере заложенных ими в банке имений.

Монопольное владение землей позволяло грузинскому дворянству вести свое хозяйство большей частью по старинке. В условиях крестьянского малоземелья масса непосредственных производителей была вынуждена во все возрастающем размере прибегать к аренде помещичьей земли. Как указывал В.И. Ленин, для помещичьего хозяйства «сдача земли в аренду имеет противоположное значение: иногда это—передача другому лицу хозяйства за уплату ренты; иногда это — способ ведения своего хозяйства, способ обеспечения имения рабочими силами»[14].

Одна часть грузинских землевладельцев сдавала землю в аренду для получения денежной, либо продуктовой ренты, вторая — для обеспечения даровой рабочей силой своего хозяйства. Большинство же землевладельцев преследовало обе цели, сдавая свои земли в аренду. В имении кн. И. К. Багратион-Мухранского 74 дыма хизанов за пользование земли расплачивалось с землевладельцем как продуктами, так и выработками. Соответственно с количеством арендованной ими земли, они поставляли зерно на сумму от 10 до 53 руб. на дым. Кроме того, они работали на помещичьей земле, что в переводе на деньги составило от 16 до 77 руб. В зерновом хозяйстве (200 дес.) кн. Багратион-Мухранското трудом хизанов и арендаторов (отработками) выполнялось 42,6% пахоты, 70% по уборке урожая, 65% по стогованию соломы и обмолоту зерна и т. д. Остальные же работы выполнялись наемными рабочими. И. К. Багратион-Мухранский пользовался трудом и инвентарем обязанных крестьян. Однако и сам помещик располагал в достаточном количестве и рабочим скотом (61 лошадью, 68 быками и буйволами), и инвентарем (английскими плугами, молотилками, веялками и др. машинами). Один из наблюдателей, изучавших хозяйство кн. И. Мухранского, сделал вывод, что если бы можно было соединить труд временнообязанных крестьян с новейшими машинами, то вряд ли хозяйства с вольнонаемным трудом сумели бы оказать серьезную конкуренцию хозяйствам с даровым трудом»[15].

Такой же выгодной комбинацией факторов в большей или меньшей степени располагали и другие крупные грузинские помещики. Таким образом, переход от отработочной системы хозяйствования к капиталистической затруднялся вовсе не личными качествами грузинских помещиков — их «неумением» перейти к новейшим методам организации хозяйства, — как раз наоборот, все это тормозилось объективными факторами: помещичье-дворянской монополией земли, выгодностью аренды и рентабельностью отработочной системы. Поэтому и считал В. И. Ленин главным условием свободного и быстрого развития капитализма в сельском хозяйстве революционное решение аграрного вопроса[16].

Серьезные препятствия рациональному ведению хозяйства и преобразовательной деятельности помещиков-новаторов чинили существовавшие в Грузии формы родового владения земли, подчас полная её неразмежеванность среди членов аристократического клана. Многие инициативные помещики, лишение необходимой юридической документации на землю, вынуждены были отказываться от своих деловых намерений. Подобное положение вещей затрудняло получение ипотечного кредита. Банки обычно отказывались выдавать ссуду помещикам, владевшим неразмежеванными земельными угодьями. Эти помещики были вынуждены пользоваться услугами гораздо более дорогого ростовщического кредита.

Несмотря на все трудности переходного периода, помещичьи хозяйства сравнительно легко приспосабливались к рыночным отношениям, принимая торговый характер. В 80-хгг. XIX в. грузинские помещики выносили на рынок по 3—4 млн. в зерна, т. е. 45—50% производимой ими продукции. Товарную продукцию поставляли, в основном крупные и средние помещики. В дальнейшем производить зерно на рынок стало невыгодным. Помещики стали больше внимания уделять производству винограда и вина, садоводству, табаководству и т. п. Именно в этих отраслях и стали возникать хозяйства капиталистического типа.

В 80-х—90-х гг. XIX в. около 24—26% всех виноградников Картли и Кахети принадлежали дворянству. В имениях многих помещиков под виноградники были отведены по 40—50 десятин земли. Хотя и в виноградарстве применялись отработки, однако крупные виноградари-виноделы в гораздо большей степени пользовались наемной рабочей силой. Кахетинские помещики на каждые четыре десятины своих виноградников нанимали по одному постоянному рабочему. В еще большем количестве применялся труд сезонных рабочих. В хозяйствах, основанных на наемном труде, расходы на одну десятину виноградника составляли 152 руб., а доход от них — от 400 до 500 руб[17].

Широко славились своими высококачественными винами хозяйства князя Чавчавадзе (Цинандали, Мукузани, Кварели), Абхази, Вачнадзе (Карданахи), Джандиери (Вачнадзиани), Вахвахишвили (Курдгелаури), кн, Чолокашвили (Ахмета) и др.[18]

Вино в имениях вышеупомянутых помещиков производилось местным способом. Продукция сбывалась на местном рынке. Среди грузинских виноделов исключение составлял лишь кн. 3. Джорджадзе, в имении которого, в с. Сабуе еще в 70-х гг. прошлого века вино производилось европейским способом. Он построил образцовый винный завод, вызвавший восхищение специалистов. «Кн.. 3. А.. Джорджадзе первый приступил к выделке кахетинских вин по европейскому примеру, — писал М. Баллас, — ознакомив Россию с высоким качеством этих вин, получил целый ряд первоклассных наград на русских выставках в Москве и в Одессе, наконец, на последней Парижской выставке заставил Францию обратить серьезное внимание на кахетинские вина и сравнить их со своими бургундскими». По мнению М. Балласа, предприятия 3. А. Джорджадзе и удельного ведомства по своей технической оснащенности не уступали наиболее крупным и лучшим винным заводам Европы[19].

Одним из крупнейших виноделов Грузии являлся Д. А. Чавчавадзе. Его имениями (Цинандали, Мукузани, Напареули, Уриатубани и др.), занимавшими свыше 15 тыс, дес., управляли приглашенные из-за границы специалисты. Луга и пастбища, а также большая часть пахотной земли сдавалась в аренду. Виноградными плантациями (300 дес.) большей частью занимался сам помещик, применяя отработки крестьян, а также вольнонаемный труд. Хозяйство Д. А. Чавчавадзе располагало 11 «марани» (винный погреб), в которых было 15 давилен, 4371 «квеври» (винный кувшин, погребенный в землю). Ежегодно на винзаводах кн. Д. А. Чавчавадзе производилось от 20 до 30 тыс. ведер вина. Однако трудности переходного периода привели это крупнейшее помещичье хозяйство к краху. В 1886 г. опутанные долгами имения малолетних наследников Д. А. Чавчавадзе были приобретены удельным ведомством за 1 млн. руб.[20]

Одним из крупнейших грузинских помещиков был кн. И. К. Багратион-Мухранский. Раскинутые в различных уездах губернии его имения занимали площади в 25 тыс. дес. В 80-х гг. XIX в. в его имениях производилось 7—8 тыс. пудов зерна, 40—50 тыс. пудов сена; на фермах содержалось 147 коров, 7500 голов овец, 68 быков и буйволов и 61 лошадь. Ведущей отраслью в имениях И. К. Багратион-Мухранского было виноградарство с виноделием, организованное им как капиталистическое хозяйство. Под виноградники в имениях было отведено 430 дес. земли.

В 1876 г. Багратион-Мухранский пригласил к себе специалистов-виноделов из Франции и, выстроив в Мухрани отличный по тогдашнему времени винзавод на 100 тыс. ведер вина, приступил к производству грузинских вин европейским способом. В 1889 г. вина кн. Багратион-Мухранского удостоились на Московской выставке высшей награды. Доход Багратион-Мухранского от продажи вино-водочных изделий составлял 200—250 тыс. руб. в год. Однако ведение хозяйства на столь широкую ноту требовало и весьма внушительных расходов. Так, в 1886 г. общая сумма расходов составила 123 277 руб., в то время как чистый доход не превысил 121423 руб. Багратион-Мухранский решил еще более расширить свое хозяйство. Им уже были подготовлены соответствующие расчеты, намечены кандидатуры будущих надежных компаньонов. Однако престарелый помещик внезапно скончался, не дожив до осуществления своих планов. Его наследник, запутавшись в сложных хозяйственных расчетах, предпочел продать большую часть имения (вместе с винным заводом и хранившимися в нем 65 тыс. ведер вина) удельному ведомству за 745 тыс.руб.[21]

В деле капиталистического преобразования хозяйства заметных успехов достиг монастырь в Новом Афоне, владевший 3898 дес. земли. К концу XIX в. в монастырском хозяйстве виноградники занимали 147 дес. земли, огороды — 15 дес., пашни — 143 дес. и т. д. В нем ежегодно собирали от 3 до тыс. пудов винограда, от 3 до 4 тыс. пудов маслин, снимали большие урожаи мандаринов, лимонов, яблок и других фруктов. В образцовом порядке содержались животноводческие фермы. Здесь было 500 голов крупного рогатого скота и лошадей.

Хозяйство отличалось высокой технической оснащенностью. К его услугам была гидроэлектростанция в 165 л. с., узкоколейная железная дорога с паровозом и вагонами, воздушная канатная дорога, переведенная на электрическую тягу, и т. д. На Черном море монастырь располагал собственной гаванью и рыболовными судами. На Каспийском море монахи имели собственное рыболовецкое судно, снабжая рыбой и икрой многие города империи.

В монастырском хозяйстве ежегодно работало около 300 молельщиков, которые почти даром (за 10—20 коп. в день и за стол) обслуживали духовных отцов. Монастырь нанимал в большом количестве постоянных квалифицированных рабочих, которые обслуживали железную и канатную дороги, электростанцию, работали в производственных мастерских, промышляли на рыболовецких траулерах и т. д.[22]

Таким образом, спустя два десятилетия после отмены крепостного права, грузинская деревня претерпела заметные изменения, сделав значительный шаг вперед по пути поступательного движения. Правда, многочисленные пережитки крепостничества — помещичье землевладение, институт временообязанных отношений, хианство, кабальная аренда, отработки и прочие формы полукрепостнических отношений — продолжали тормозить развитие производственных сил, однако, несмотря на это, сельское хозяйство Грузии (вслед за промышленностью) также устраивалось по-капиталистически. Неуклонно шла капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства, усиливалась тенденция концентраций земель в руках купцов и промышленников, углублялось классовое разложение крестьянства. Параллельно с развитием торгового и капиталистического земледелия в грузинской деревне складывались новые классы капиталистической формации — буржуазия и пролетариат. В дальнейшем этот процесс пошел еще быстрее и развитие капиталистических отношений достигло еще более высокого уровня.

 


[1] ЦГИА СССР ф. 1268, оп. 20 д. 146, л. 131, 154.

[2] Сборник статистических сведений по Закавказскому краю, п/р Е. Кондратенко, ч. 1, 1902, с. 168—169.

[3] СМИЭБГКЗК, т. IV, ч. 2, с. 425—427; ЦГИА ГССР, ф, 12, оп. 6, д.4, л. 14—15.

[4]Баллас М. Виноделие в России, ч. III, с. 31; ЦГИА СССР, ф. I268, оп. 24, д. 231, л. 75.

[5]Тимофеев. Сбыт кавказских вин. Тифлис, 1895, с. 7—53.

 

[6] СХАО, IV, с. 522—537, 585—590.

[7] ССДЗХЗК. Приложение II, с. 149—160.

[8] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд., т. 25, ч.II. М., 1962, с.371—372.

[9] Антелава И. Г. Государственные крестьяне Грузии в XIX в., т. 2. Тбилиси. 1962, с. 78—79.

[10] СМИЭБГКЗК, т. V, с. 157—158

[11] ССДЗТКГ, с. 12—15; РТКЭЖДЭКО, с. 56—58.

[12] МИЭБГКЗК, т. IV, ч. 2, с. 247—360.

[13] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 185.

[14] Ленин В. И. Полн, собр. соч., т. 3, с, 194.

[15] Вермишев X. А. Очерк хозяйства ген.-лейт. кн. Ивана Константиновича Багратион-Мухранского. Тифлис, 1885, с. 27.

[16] Ленин Б. И. Полн. .собр. соч., т. 16, с. 269—270.

[17] Сборник сведений по виноградарству и виноделию на Кавказе. Вып. VII,1896, с. 74—75.

[18] Баллас М. Указ. соч., ч. III . Спб., 1897, с. 27—28.

[19] Баллас М. Указ. соч., с. 32, 55—108.

[20] ЦГИА СССР, ф. 515, оп. 81, д. 968, л. 9—42; ЦГИА ГССР, ф. 17 д. 9888, л. 34—37.

[21] ЦГИА СССР, ф. 515, оп. 44, д. 174, л. 1—6.

[22] ЦГИА ГССР, ф. 1215, оп. 1, д. 1300, л. 2—4.





§ 2. РАЗВИТИЕ ПРОМЫШЛЕННОСТИ ГРУЗИИ В 70-х—90-х гг. XIX в.

 

Обрабатывающая промышленность: эволюция мелкого товарного производства. В пореформенный период из-за ввоза из России и заграницы в широких масштабах фабрично-заводской продукции, главным образом текстильных изделий, а также развития местной капиталистической промышленности (например, хлопчатобумажного производства, изготовления изделий из металла и т. д.), соответствующие отрасли домашней промышленности приходят в упадок. По наблюдениям современников, т. н. «кустарные промыслы» (подразумеваются сельские промыслы) вообще и самое распространенное во второй половине XIX в. в Грузии ткачество шерсти в частности, как правило, осуществлялись для «удовлетворения домашних нужд» или для «домашнего употребления»[1]. Правда, определенная часть этих изделий шла и на продажу и даже находила спрос за пределами страны, однако способ их производства оставался крайне примитивным.

Переработка сырых материалов, в крестьянском хозяйстве в Грузии не выходила из рамок домашней промышленности, не превращалась в профессию в строгом смысле слова.

Развитие товарного производства на селе происходило в Грузии не столько путем перестройки домашней промышленности в капиталистическое предпринимательство, как путем развития сельского ремесла, проявляющего тенденцию к превращению его в мелкое товарное производство.

Несмотря на интенсивное развитие в пореформенный период товарного производства, процент мелких мастерских как в городах, так и на селе все еще был велик. К 1888 г. в городах Грузии насчитывалось свыше 4 тыс. ремесленных мастерских. Из них подавляющее большинство (более 3 тыс. — около 78%) были мельчайшими (без рабочих или с 1 рабочим); в остальных было занято 2—8 рабочих. Подавляющее большинство размещенных в сельских местах ремесленных заведений (около 1700 мастерских) были мелкими предприятиями.

Несмотря на значительный процент мелких мастерских в пореформенный период, в ремесленном производстве Грузии наблюдаются явные сдвиги — ремесленники все шире переходят к производству на рынок, т.е. делаются товаропроизводителями. Формула, применяемая в «Журналах генеральной поверки торговых и промышленных заведений» в отношении мелких производителей — «занимается ремеслом и торгует собственными изделиями из самой мастерской», — превращается почти в универсальную, не исключая и мельчайших мастерских, которые на этом основании следует отнести к категории разрозненного мелкого товарного производства.

Немаловажной была, по-видимому, и роль скупщиков в деле реализации ремесленной продукции, о чем свидетельствует наличие в городах даже специализированных лавок и магазинов, торговавших ремесленными изделиями.

Одновременно, в сельском ремесленном производстве во второй половине XIX в. наблюдается концентрация мастерских в более или менее крупных торгово-ремесленных селах и местечках, которые по масштабам развития мелкотоварного производства не уступали и некоторым городам[2].

Концентрация ремесленного производства в сравнительно крупных торгово-ремесленных селениях и местечках является показателем изменения характера сельского ремесла, существовавшего веками в виде дополнения к земледелию. Отныне сельский ремесленник, превращаясь в товаропроизводителя, обслуживает не одно селение, а работает на весь район, на целый уезд.

Средняя годовая производительность мелких товаропроизводителей колебалась в пределах примерно 100—300 руб., а прибыль составляла 50—100 руб. В отличие от средневекового мелкотоварного производства (ремесленники — работающие на рынок), в новых условиях мы имеем дело с качественно иным мелкотоварным производством, проявлявшим тенденцию к расширенному воспроизводству, превращению в капиталистическое производство.

Именно за счет подобных расширенных мастерских умножаются предприятия типа простой капиталистической кооперации.

 О масштабах и динамике развития, мелкого товарного производства во второй половине XIX века по некоторым основным отраслям модно судить по нижеприведенной таблице[3].

Таблица 8

 

Здесь подразумеваются предприятия следующих отраслей производства: металлообрабатывающее, лесопильное, столярно-паркетное, кирпично-черепичное, кожевенное, сапожное, портняжное, водочное, пивоваренное, мыловаренное, маслобойное, свечное, кондитерское, хлебопекарное, полиграфическое и др.

К категории мелких предприятий нами отнесены мастерские в среднем с 4-5 рабочими; в более крупных из них работало даже 7-8 человек; продукция подобных предприятий колебалась примерно от 1 до 3-5 тыс.руб.

В вышеприведенной таблице обращает на себя внимание резкое увеличение мелкого товарного производства к 1900 г., однако это в значительной степени обусловлено тем, что к этому производству статистически отнесено большое количество водочных предприятий. Помимо того, с развитием городской жизни интенсивно развиваются некоторые отрасли (кирпичная, полиграфическая), либо возникают совершенно новые отрасли (напр., хлебопечение).

Словом, тенденция роста мелкой капиталистической промышленности в целом не вызывает сомнений. К 1900 г., по сравнению с серединой 80-х гг., количество мелких предприятий и число рабочих в них растет более чем в 4 раза, а объем продукции в 2,6 раза.

Следует отметить, что в общей массе мелких мастерских выделялись некоторые предприятия. В которых все же имело место применение технических усовершенствований (например, различные ручные станки в металлообрабатывающем и деревообрабатывающем производстве, несложная аппаратура и другое оборудование в пивоваренной, водочной промышленности, в производстве шипучих вод и т.д.). Иной раз встречаются водяные двигатели или же механизмы, приводимые в движение силой животных. В подобных предприятиях типа капиталистической простой кооперации, в связи с использованием разного рода специальных инструментов и усложнением технических условий труда, при наличии определенного минимума рабочей силы, предполагается введение широкого разделения труда и, следовательно, переход к мануфактурной форме производства, а то и к фабричной технике (при использовании механических и паровых двигателей в металлообрабатывающих мастерских, лесопильных и паркетно-мебельных предприятиях, каретных мастерских и др.).

Во второй половине XIX в. в Грузии было значительное количество мелких предприятий с небольшим числом рабочих (до 8-12 человек), однако имевших различные механические установки и даже паровые двигатели (например, в лесопильных). Подобные предприятия трудно причислить к какой-либо конкретной форме промышленности.

Однако основным критерием для разграничения подобных крупных мастерских типа капиталистической кооперации от мануфактуры, с одной стороны, и от фабрично-заводского производства – с другой (при наличии в мастерской парового двигателя), все же является масштаб рассматриваемых предприятий.

Всего крупных мастерских (металлообрабатывающих, лесопильных, кирпичных, полиграфических, мыловаренно-свечных, сапожных и др.) в 1900 г. насчитывалось более 60, в них было занято 640 рабочих, а производительность равнялась 700 тыс.руб.

Применение технических усовершенствований в сравнительно мелких мастерских, даже при наличии в них ограниченного количества рабочих (до 3-4 чел.), уже давало возможность мастеру-хозяину отказаться от личного участия в производстве (пивоваренные «заводы», лесопильни, производство шипучих вод и др.), чего нельзя сказать о предприятиях с более значительным числом рабочих (до 8 чел.) с традиционной технологией производства (пекарни, сапожные и портняжные мастерские и др.).

Более крупные мастерские являлись заведениями типа капиталистической кооперации, дававшими хозяину-предпринимателю значительную прибыль.

Мануфактурное производство. В пореформенный период, несмотря на внедрение машинного производства, продолжают существовать и даже вновь возникают основанные на ручном труде мануфактурные предприятия. Тем не менее «сохранение ручного производства, как базиса мануфактуры», не исключало частного применения в нем и машинной техники, т. е. образования промежуточной формы — «мануфактуры, начинающей переходить в фабрику»[4].

К подобным предприятиям относились, например, некоторые металлообрабатывающие предприятия Тбилиси, а также некоторые батумские ящично-жестяночные заводы, основанные к середине 80-х гг. с целью изготовления тары для экспорт через Батуми бакинской нефти.

На 5 батумских ящично-жестяночных заводах, возникших в середине 80-х гг. и основанных на ручном труде, работало от 25 до 70 человек. Эти предприятия в середине 80-х гг. изготовляли более 1 400 тыс. ящиков, бидонов и бочек (для экспорта нефти) стоимостью примерно в 1—1,5 млн. руб.[5]

К мануфактуре относятся существовавшие в середине 80-х гг. в Тбилиси 4 каретных заведения, где было занято от 15 до 65 рабочих и производительность которых колебалась от 12 до 75 тыс. руб. Большинство из указанных предприятий происходило от трех, существовавших еще в 60-х гг., более или менее крупных каретных мастерских.

В 1900 г. к сравнительно крупным каретным мастерским, существовавшим в Тбилиси, относились предприятия Агамова (рабочих — 30 чел., производительность — 20 тыс. руб.) и существовавшие ранее мастерские Кортини (рабочих — 37, произ. — 31 тыс. руб.) и Мадера (рабочих 15, произ. — 12 тыс. руб.).

Самую многочисленную группу мануфактурных предприятий в середине 80-х гг. составляли табачные «фабрики», основанные главным образом в 70-х гг. Лишь две из них, принадлежавшие Бозарджянцу и Энфианджяну, берут свое начало в 50-х гг. К середине 80-х гг. в первой работало 260 чел., производительность равнялась 250 тыс. руб., а во второй было занято 45 рабочих, сумма производимой продукции здесь составляла 40 тыс. руб. Обе эти «фабрики» находились в Тбилиси. Здесь же к тому времени существовали и другие аналогичные заведения. В Ахалцихе действовало предприятие Качабекова, в Батуми «фабрика» Бинят-оглы, в Кутаиси «фабрики» Пиралова, Меликова и Палашева.

Всего в 11 перечисленных заведениях работало 716 человек, стоимость произведенной продукции составляла 822,8 тыс.руб. В табачную промышленность постепенно внедряются технические усовершенствования в виде «ручных крошильных станков» и другого оборудования. О широком разделении труда в этих предприятиях свидетельствует специализация рабочих (сортировщики, крошильщики, укладчики, папиросники, мундштучники и др.). В 90-х гг. в табачную промышленность широко внедряется машинное производство, хотя ручной труд на некоторых фабриках все еще сохраняется.

Сравнительно крупные полиграфические предприятия в середине 80-х гг., в основном, носили мануфактурный характер. Таковыми были типографии: канцелярии главноуправляющего на Кавказе, Окружного штаба Кавказских войск, Козлова, Месхи др.

В середине 80-х гг. общее число рабочих на этих предприятиях составляло примерно 125 чел., а производительность равнялась — 70 тыс. руб. К мануфактурным заведениям, существовавшим в середине 80-х гг. в Грузии, относятся также пивоваренные «заводы» Лордкипанидзе в Тбилиси (рабочих было 11, производительность труда составляла 56 тыс, руб.), шелкомотальная «фабрика» Сичинава в сел. Лесичине Зугдидского уезда (рабочих — 66 человек, производительность — 10 тыс. руб.), обувная мастерская Сафарова в Тбилиси (рабочих — 16) и др.

Всего в середине 80-х гг. в Грузии было около 30 мануфактурных предприятий, с числом рабочих до 2250 чел. и производительностью в 2,5 млн руб.[6]

В дальнейшем число мануфактур в некоторых отраслях и их производительность продолжают расти, хотя с развитием фабрично-заводского производства удельный вес мануфактуры в производстве падает.

К мануфактурным предприятиям, существовавшим к началу 900-х гг. в Тбилиси, относятся: художественно-строительная и механическая мастерская Гауфа (раб. — 25, произ. — 16 тыс. руб.).

В деревообрабатывающей промышленности в Тбилиси были основанные на ручном труде четыре мебельных заведения, паркетная мастерская, в которых число рабочих составляло10—30 чел., а производительность равнялась 12—28 тыс. руб.

К мануфактуре относятся также 6 бондарных заведений в Батуми, изготовлявших тару для нефтепродуктов.

За исключением некоторых, возникших со второй половины 80-х гг., мануфактуры в основном были созданы в 90-х гг.

Сравнительно крупными шелкомотальными заведениями в начале 900-х гг. являлись «фабрика» Аниева в сел. Курдгелаури (Телавского уезда), в которой было занято 65 человек, а производительность составляла 32 тыс. руб. На «фабрике» производился шелк-сырец из коконов, для чего имелось 48 тазов («бассейнов»). Здесь же было шелкокрутильное отделение. Число всех крутильных веретен составляло 225. На фабрике действовал паровой котел (для подачи пара с целью размочки коконов). Здесь же имелись ручной насос, ручные станки и т. п. Сохранение ручного производства на данном предприятии является основанием для его причисления к мануфактуре. Аналогичными заведениями были «фабрика» Сориевых в Телави (раб. — 51, произ. — 20 тыс. руб.), а также 3 шелкомотальных заведения в Кутаисской губернии, с общим числом рабочих — 150 чел. и производительностью в 100 тыс. руб. Одной из этих фабрик было предприятие Ильина в Самтредиа, превратившееся впоследствии в крупную фабрику.

Крупнейшими конфетными и кондитерскими заведениями мануфактурного типа в Тбилиси в 1900 г. являлись предприятия Гозалова и Придонова. Число рабочих на них в среднем составляло 35—45 человек, а производительность колебалась в пределах 50—60 тыс. руб. Были и более мелкие аналогичные заведения. Всего на 7 подобных предприятиях в Тбилиси работало 194 человека, производительность равнялась 245 тыс. руб.

Своей многочисленностью среди мануфактурных предприятий Тбилиси в 1900 г. выделялись и швейные заведения, где было занято по 15—20 рабочих, с производительностью 25—35 тыс. руб., и обмундированная мастерская, обслуживавшая железнодорожный персонал (раб. — 35, произ. — 120 тыс. руб.).

В Тбилиси в 1900 г. продолжали действовать 2 пивоваренных «завода», основанных на ручном труде и 2 заведения искусственных минеральных вод. Рабочих в них было занято по 15—20 чел., а производительность равнялась 30—50 тыс. руб. Более крупными заведениями являлись городская скотобойня (раб. — 130, произ. — 74 тыс. руб.) и обувная «фабрика» Парсаданова (раб. — 68, произ. — 92 тыс. руб.).

Всего в начале 900-х гг. в Грузии (преимущественно и Тбилиси) было 44 мануфактурных предприятия с 1320 рабочими с производительностью в 1545 тыс. руб.

Сопоставление суммарных данных 60-х, 80-х и начала 900-х гг. о мануфактурном производстве в Грузии свидетельствует, что количество основанных на ручном труде крупных предприятий во второй половине XIX в. растет.

Однако с ростом фабрично-заводского производства в 90-х гг. мануфактура продолжает развиваться лишь в некоторых, служивших в основном удовлетворению потребностей местного рынка, отраслях (деревообделочной, пищевой, шелкомотальной и др.) Господствующее положение с 90-х гг. приобретает машинное производство.

Фабрично-заводская промышленность. С ростом внутреннего рынка и со все более интенсивным включением Грузии в общероссийский рынок, в особенности же с 70-х—80-х гг., и связи с развернувшимся в стране широким железнодорожным строительством, машинное производство постепенно охватывает почти все ведущие отрасли обрабатывающей промышленности, вытесняя на второй план предшествовавшие ей формы — мелкое капиталистическое производство и мануфактуру.

Крупное фабрично-заводское производство в Грузии возникало, с одной стороны, путем укрупнения существовавших еще до реформы ряда промышленных предприятий, более широкого применения в них машинной техники с паровым двигателем, а с другой — основанием уже в пореформенный период в той иной отрасли фабричных предприятий.

В металлообратывающей промышленности, наряду с расширением некоторых старых мастерских (напр., завода Рукса, являющегося примером перехода от мелкого производства к крупному, от ручной к машинной технике), возникают и новые заводы. В середине 80-х гг., кроме механическо-слесарного завода Рукса, на котором в это время было занято 16 человек, а производительность равнялась 37 тыс. руб., в Тбилиси действовал чугунолитейный завод Ренквиста, основанный в 1881 г. (раб. — 120, произ. — 70 тыс. руб.). К концу XIX в. в Тбилиси было 4 крупных металлообрабатывающих завода (механический и чугунолитейный завод Яралова и К°, чугунолитейный завод Карапетова, Бережанова и Ананова; механический завод Поповича и механический и чугунолитейный завод Рукса), на которых работало более 300 человек, а продукция составляла около 316 тыс. руб. Сравнительно крупными металлообрабатывающими предприятиями в Батуми в начале 900-х гг. были два механических и чугунолитейных завода (Пасека и Каплана) с 125 рабочими и производительностью в 140 тыс. руб., а также гвоздильный завод, на котором работало 25 человек, с производительностью в 24 тыс. руб.

Кроме выпуска различных предметов из металла, употреблявшихся в строительстве и домашнем обиходе, вышеназванные заводы постепенно стали налаживать производство средств производства: изготовлялись разного рода сельскохозяйственные машины, насосы, котлы, металлообрабатывающие и деревообделочные станки, турбины, водяные двигатели и др. Здесь же производился ремонт фабрично-заводского оборудования, изготовлялись различные детали для машин.

Однако, несмотря на это, машиностроительное производство в Грузии все еще сильно отставало. Грузинская промышленность, в основном, пользовалась привозным фабрично-заводским оборудованием.

Крупными предприятиями, возникшими, в основном, во второй половине 80-х гг. в связи с организацией экспорта бакинской нефти через Батуми, были основанные здесь жестяночные и ящичные заводы крупных фирм: Каспийско-Черноморскго общества, перешедшего в руки Ротшилада, Манташева, Сидеридиса, бр. Цовиновых и др. На этих заводах производилась жестяная тара (бидоны) для нефти и деревянные ящики для их упаковки. Из перечисленных заводов, некоторые (напр., Ротшильда) с самого же начала возникли как крупные фабричные предприятия, а в большей части этих предприятий сначала господствовал ручной труд. В середине 80-х гг., кроме завода Ротшильда, на котором в то время было занято 469 рабочих, машинное производство нефтяной тары было налажено на заводе Рихнера (раб. — 45). Продукция обоих заводов в это время составляла примерно 2,3 млн. руб.

К 1900 г. производство нефтяной тары в Батуми было полностью механизировано и сосредоточено в руках упомянутых выше пяти фирм. К концу XIX в. они изготовляли жестяночную тару примерно на 4, 8 млн. руб., а их общая производительность (с деревянными ящиками) равнялась 7,4 млн. руб. Число рабочих на этих заводах превышало 2 тыс. человек, а в дальнейшем возросло еще больше.

На одном из крупнейших предприятий Грузии — Тифлисских Главных железнодорожных мастерских число рабочих к 900-м гг. составило до 2265 человек. В 90-х гг. происходит полная механизация производства и внедрение машинной техники на этом предприятии. В целом в металлообрабатывающей промышленности Грузии технический переворот можно считать завершенным уже в 90-х гг. XIX в.

В деревообрабатывающей промышленности возникновение крупных лесопильных предприятий с применением паровых двигателей в Тбилиси имело место уже с 70-х гг. Крупные лесопильные заводы были основаны в районах Восточной Грузии —Зеземана в сел. Атени и удельного ведомства в Гоми, где работало 25 чел., а производительность составляла 40 тыс. руб., на заводах фирмы Зеземана и Картвелишвили в сел. Хандиси и Атени Горийского уезда работало 50 человек, а производительность, по неполным данным, составляла 30 тыс. руб. В сел. Калдахвара Гудаутского участка иностранцу Кастенаку в середине 80-х гг. принадлежал крупный лесопильный завод, на котором число рабочих составляло около 100 чел., а производительность равнялась 40 тыс. руб. в год.

В 90-х гг. в Зап. Грузии было основано еще 2 крупных лесопильных завода — Серебрякова в сел. Марани Сенакского, уезда и Максимова в сел. Адзюбжа в Абхазии. В 90-х гг. лесопильный завод удельного ведомства из сел. Гоми был перенесен в окрестности Боржоми.

В середине 80-х гг. в Тбилиси действовали мебельное и паркетное механизированные заведения Зейтцера (раб. — 40, произ. — 40 тыс. руб.) и фанерный завод Егиазарова (раб. 10, произ. — 50 тыс. руб.). К 1900 г. последнее продолжало существовать примерно в тех же масштабах.

Одним из первых крупнейших фабричных предприятий в Грузии являлась хлопчатобумажная фабрика в Тбилиси, основанная в 1869 г. Мирзоевым, а впоследствии перешедшая к Читахову. В конце 90-х гг. на фабрике работало 450 рабочих, сумма производства составляла около 530 тыс. руб.

В кожевенной промышленности фабричное производство в широких масштабах внедряется с основанием в 1875 г. в Тбилиси кожевенного завода Адельханова. Число рабочих на этом предприятии в середине 80-х гг. составляло 170 чел., а производительность 652 тыс. руб.; к концу XIX в. число рабочих здесь уже превышало 200 человек, а сумма производства равнялась 750 тыс. руб. На втором крупном кожевенном заводе, основанном в Тбилиси в начале 90-х гг. Заргарянцем и Вартазарянцем, в 1900 г. работало 84 рабочих, его производительность составляла 130 тыс. руб.

Из коньячно-водочных заводов в Тбилиси крупнейший был основан Сараджишвили в 1885 г. В это время на заводе работало 15 чел., а производительность составляла 200 тыс. руб. К концу XIX в., кроме завода Сараджишвили, в Тбилиси существовали аналогичные предприятия Согомонова и Хубларова. На отмеченных предприятиях в 1900 г. было занято свыше 100 человек, а стоимость продукции составляла до 1300 тыс. руб. отсюда половина числа рабочих и продукции приходилась на предприятие Сараджишвили (раб. — 56, произ. — 729 тыс. руб.)

Крупное мыловаренное, свечное и маслобойное производство в Грузии было сосредоточено в Тбилиси на предприятиях Толле (осн. в 1872 г.), Таирова и Алиханова (осн. в 1889 г. на базе маслобойного предприятия Мгеброва). В середине 80-х гг. на предприятиях Толле и Мгеброва было занято 40 чел., производительность составляла 152 тыс. руб. К концу XIX в. на мыловаренном, свечном и маслобойном предприятии Толле было занято 30 рабочих, а производительность равнялась 152 тыс. руб. На предприятиях Таирова и Алиханова работало 57 чел., производительность же равнялась 299 тыс. руб.

В начале XX века, после объединения вышеупомянутых предприятий в одно акционерное об-во, на производстве было занято 125 рабочих, стоимость же продукции превышала 630 тыс. руб. К этому же времени в Тбилиси существовал епархиальный свечной завод (раб. — 23, произ. — 103 тыс. руб.). Это предприятие было основано в 60-х гг. в виде крупной мастерской.

Машинное производство постепенно проникает и в табачную. промышленность, в которой ручной труд, в силу специфики производства, был вытеснен сравнительно поздно. К концу XIX в. начинается машинная выделка папирос. В Тбилиси 1900 т. было 7 крупнейших табачных предприятий, в которых было занято свыше 1200 человек. Сумма производства достигала 2500 тыс. руб.

К началу 900-х гг.. в Тбилиси было 8 крупных типографий: общее число рабочих на этих предприятиях равнялось 440, а стоимость продукции — 382 тыс. руб. Крупнейшей была типография Джабадари и др. (раб. — 186, произ. — 203 тыс. руб.).

Среди сравнительно крупных фабрично-заводских заведений, существовавших в Грузии к концу XIX в., следует упомянуть также стекольные заводы Кученбаха в Борчалинском уезде (осн. в начале 80-х гг.) и братьев Бергман в Боржоми (осн. в 1897 г.). В 1900 г. на первом было занято до 70 рабочих, а производительность составляла 60 тыс. руб. (примерно такой же масштаб имело это предприятие и в середине 80-х гг.); на втором работало 75 рабочих, а производительность равнялась 112 тыс. руб.

Механизация постепенно проникает и в кирпичное производство, хотя основную массу кирпичных «заводов» все же составляли мелкие, полукустарные заведения. На 4 крупных кирпичных предприятиях Тбилиси и его окрестностей, в которых использовалась гофмановская печь, было занято свыше 100 человек, а сумма производства достигала 100 тыс. руб.

Крупными фабричными предприятиями были также войлочная фабрика Адельханова в Тбилиси (осн. в 1892 г.), на которой в конце XIX в. работало 170 рабочих, а продукция составляла 325 тыс. руб., его же обувная фабрика в Тбилиси с числом рабочих свыше 500 человек и продукцией в 936 тыс. руб., а также арендуемое Адельхановым у казны швейное (обмундировальное) предприятие, где работало 140 человек, а продукция равнялась 63 тыс. руб.

В середине 80-х гг. фабричным производством пива занимались фирмы Ветцеля и Мадера, предприятия которых были основаны еще в 50-х—60-х гг. На заводе Ветцеля в середине 80-х гг. работало 17 чел., производительность равнялась 34 тыс. руб. К 1900 г. число рабочих выросло до 51, производительность завода в это время превышала 150 тыс. руб. На заводе Мадера в середине 80-х гг. работало 16 рабочих, а производительность достигала 70 тыс. руб. По данным начала 900-х гг., здесь работало 33 чел., а производительность составляла 60 тыс. руб.

В 1900 г. в Тбилиси действовали различные фабричные заведения — шерстомойное, мукомольное заведение и хлебопекарня, каменотесный завод. За пределами Тбилиси находилась спичечная фабрика Голъдман (раб. — 150, произ. — 83 тыс. руб.), разливочная фабрика боржомских вод удельного ведомства (раб. — 42, произ. — 200 тыс. руб.) и др.

Значительным предприятием в начале 900-х гг. в Тбилиси была конно-железная дорога с ремонтными мастерскими (раб. — 60, произ. — 64 тыс. руб.).

Всего в середине 80-х гг. в Грузии фабрично-заводских, предприятий было 28, на которых работало свыше 1700 чел., а производительность составляла 4,6 млн руб. К началу 900-х гг. число фабрично-заводских предприятий возросло до 67. Число рабочих на них составляло 9250 человек, а производительность равнялась 17,5 млн руб.

К 1900 г. фабричное производство по сравнению с серединой 80-х гг. возросло по количеству предприятий более чем в 2 раза, по числу рабочих — в 5 раз, а по объему продукции — в 3,5 раза.

К концу XIX в. фабрично-заводское производство внедряется в Грузии почти во все основные отрасли местного производства — в металлообрабатывающую, деревообрабатывающую промышленность, в переработку животных продуктов — кожевенное и мыловаренное производство, текстильную промышленность и производство строительных материалов, в частности в кирпичную промышленность, пищевую— табачную; коньячно-водочную промышленность в стекольное производство, изготовление обуви и одежды и т. д.

Правда, в некоторых из этих отраслей все еще определенную роль играли и мелкие капиталистические мастерские, а также сравнительно крупные, основанные на ручном труде мануфактурные предприятия, однако роль фабрично-заводской промышленности все возрастала.

Таблица 9


Динамика развития и соотношение различных форм в обрабатывающей промышленности Грузии пореформенного периода представлены в нижеприведенной таблице[7].

Как уже отмечалось, применение машин в обрабатывающей промышленности Грузии имело место еще в дореформенный период, однако это были единичные случаи. Мануфактурное производство в Грузии развивалось, переплетаясь с машинным производством, и процесс перехода к машинному производству в различных отраслях промышленности здесь затянулся надолго, вплоть до 80-х—90-х гг. XIX в. Однако сравнительно широкое применение машинной техники наблюдается с 70-х гг., а с 80-х гг. достигает значительных масштабов не только в Тбилиси, но и в других промышленных центрах странны (Батуми и др.). Только в Тбилиси промышленных паровых котлов в середине 80-х гг. было около 36[8], а в 1898 г. их число достигало 98[9]. По официальным данным за 1875—95 гг., число паровых машин в обрабатывающей промышленности Грузии увеличилось с 12 до 74, т. е. более чем в 6 раз, а их мощность — в 7,3 раза. Количество паровых котлов возросло с 18 (1875 г.) до 300 (1900 г.), т. е. увеличилось в 17 раз[10]. В конце 90-х гг. в Грузии фабрично-заводских котлов было: в Тифлисской губернии — 176, в Батумской области—70, в Кутаисской губернии — 46 и в Сухумском округе—12, всего —304. По данным других источников, к 1900 г. всего по Грузии в необложенной акцизом промышленности насчитывалось 114 паровых котлов, 95 паровых и 15 керосиновых, бензиновых и газовых двигателей, 9 водяных турбин и колес.

Приведенные выше общие данные о количестве паровых котлов и машин в промышленности Грузии подтверждают высказанное в литературе положение о переходе к машинной технике в более или менее ощутимых размерах уже с 70-х гг., а в широком масштабе в 80-х—90-х гг. К концу 90-х гг. XIX в. господствующей формой промышленности становится машинное производство.

Обрабатывающая промышленность Грузии конца XIX в. была многоотраслевой (металлообрабатывающая и деревообрабатывающая промышленность, текстильное производство, переработка животных продуктов, производство строительных материалов, пищевая промышленность, полиграфическая промышленность и др.). К тому же обрабатывающая промышленность Грузии производила продукцию как для внутреннего, так и для внешнего рынка. Металлообрабатывающая промышленность, включая и чугуноплавильное производство (без ремонтных мастерских), дающая более 25% всей промышленности продукции страны, частично удовлетворяла нужды сельского хозяйства (сельскохозяйственные машины и пр.), местного фабрично-заводского производства станков, паровых котлов и т. п. и строительного дела (железные лестницы, перила, стропила и другие детали и части зданий)[11], а главным образом производила жестяную тару для экспорта через Батуми бакинской нефти (из общей суммы производительности в 5,3 млн. руб. всех металлообрабатывающих заводов стоимость жестяной тары составляла, примерно 4,8 млн. руб.). Жесть для нефтяных бидонов поступала из-за границы.

Деревообрабатывающая промышленность, дающая продукцию более чем в 1,8 млн. руб. (9% от общей производительности), в основном служила для удовлетворения внутреннего рынка, за исключением бондарного производства в Батуми, изготовлявшего тару (на 270 тыс. руб.) для вывоза нефтепродуктов.

Лесопильные заводы производили, в основном, строительный лесоматериал, а некоторые из них выполняли заказы батумских нефтетарных заводов и железной дороги. Например, лесопильный завод удельного ведомства в Гоми в середине 80-х гг. изготовлял доски для Батумского нефтетарного завода, Ротшильда, а завод Зеземана и Картвелишвили в Атени изготовлял шпалы для Закавказской железной дороги. Позднее доски для батумских нефтетарных заводов, из-за дороговизны продукции местных лесопильных заводов, в основном, доставлялись морем из России и из-за границы.

Продукция ведущих отраслей пищевой промышленности (табачной и водочно-коньячной), составлявшая в общей сложности 3,8 млн. руб., т. е. 19% всей промышленной продукции находила спрос на местном рынке и частично вывозилась за пределы страны. Табачные изделия Грузии успешно конкурировали с изделиями фабрик Юга России, а грузинский коньяк пользовался широким спросом не только в России, но и шел на экспорт. Правда, в пореформенный период производство табачного листа и его вывоз за пределы страны растет, но тем не менее увеличивается и местная табачная промышленность, что вызывает уменьшение ввоза табака в обработанном виде из-за границы и ив внутренних губерний России[12]. В середине 80-х гг. тбилисские табачные фабрики потребляли от 1/3 до половины производимого в Западной Грузии табачного листа.

В связи с быстрым ростом торгового табаководства в Абхазии вывоз табачного листа во внутренние губернии России и за границу достигает значительных масштабов. Однако параллельно растет и производство и вывоз в Россию и за границу продукции местных (главным образом тбилисских) табачных фабрик, сырье для которых частично завозилось из России и Турции.

В продукции легкой промышленности значительную статью составляли кожевенные изделия, в частности обувь и войлочные изделия. Общая стоимость продукции названных отраслей достигала 2,3 млн. руб., т. е. составляла около 12% всей промышленной продукции страны.

Если выделываемые кожи почти полностью поставлялись военному ведомству для войск Кавказского, военного округа в Закаспийской области, то готовая обувь в 90-х гг. частично, на 140 тыс. руб., шла на рынок и частично поставлялась военному ведомству (на 100—150 тыс. руб.). Рынками сбыта для произведения кожевенного завода Адельханова являлись: Северный Кавказ, Закавказье и Закаспийская область, причем производительность завода далеко не удовлетворяла нужды населения. Большими партиями отправлялась в Россию и изготовляемая фабрикой легкая, удобная и дешевая азиатская обувь. Оборот фабрики готовой обуви Адельханова ежегодно расширялся ввиду громадного спроса на теплую войлочную, бурочную и азиатскую обувь (чувяки), начиная от Финляндии, Сибири и внутренних губерний России до Ташкента и Бухары, не считая Кавказа и Закаспийской области[13].

К началу 900-х гг. здесь предприятия Адельханова, по данным Варзара, изготовляли изделия на 553 тыс. руб., а по уточненным данным—на 937 тыс. руб. Для сравнения укажем, что производительность 4 крупнейших фабрик Варшавы этого периода составляла лишь 494 тыс. руб.[14]

Остальные виды местной промышленности, в основном легкой и пищевой, давали около 35% всей промышленной продукции страны. Из них наиболее значительными были хлопчатобумажное производство на фабрике Читахова (произ. 530 тыс. руб.) и шесть шелкомотальных фабрик, (произ. 277 тыс. руб.). Обе эти отрасли промышленности не выходили за рамки местного значения, а первая из них вовсе прекратила существование. Остальные виды производства, в том числе и довольно крупные (например, мыловаренно-свечные), имели также, в основном, местное значение.

Таким образам, в целом обрабатывающая промышленность Грузии не ограничивалась местным рынком, а в значительной степени производила продукцию и для вывоза не только в соседние области Закавказья, но и во внутренние губернии и даже за границу.

Несмотря на то, что Грузия являлась аграрной страной, производимое здесь сельскохозяйственное сырье шло не столько на внешний рынок, сколько на удовлетворение местной промышленности, стимулирующей со своей стороны развитие торгового земледелия. Следовательно, здесь имело место параллельное развитие сельского хозяйства и промышленности, что является показателем расширения внутреннего рынка как части общероссийского рынка.

 


[1] Пиралов А. С. Краткий очерк кустарных промыслов Кавказа. Спб., 1913, с. 37, 41; Хелимский Г. О кустарной промышленности Закавказья. М, 1910, с. 21—26; ЦГИА СССР, ф. 20, от. 15, д. 109.

[2] Xоштариа Э. В.* Развитие промышленности, и формирование рабочего класса в Грузии в XIX в. Тбилиси, 1966,с. 86—88.

[3] Данные о мелких капиталистических предприятиях середины 80-х гг. см.: ЦГИАГ, ф.204, д.654; ЦГИАЛ,ф.20,д.100; Гулишамбаров С. Обзор фабрик и заводов Тифлисской губернии...; данные 1900 г. см.; Гнедич А. Обзор промышленности... —Ист.вест.,1. Тбилиси, 1945, Сборник статистических сведений по Закавказскому краю, ч.1. Тифлис,1902; Кавказский календарь за 1899,1990 гг.

[4] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 127, 428, 519.

[5] Хоштариа Э. В. Развитие промышленности.., 1966, с. 167—168.

[6] Хоштариа Э. В. Указ. соч., с. 173.

[7] Xоштариа Э. В. Указ. соч., с. 165.

[8] Родоная Н. С.* Промышленность Тбилиси во второй половине ХIХ века. Тбилиси, 1961, с. 81—101.

[9] ЦГИА СССР, ф. 20, оп. 15, д. 104, л. 136—188.

[10] Бакрадзе Г. К. Указ. соч., с. 69—70.

[11] ЦГИА СССР, ф. 22, оп. 2, д. 2927.

[12] Цинцадзе Д. Н.* Развитие капиталистической промышленности в Грузии во второй половине XIX и начале XX в. (табачная промышленность). Тбилиси, 1969, с. 80.

[13] ЦГИА СССР, ф. 22, оп. 4, л. 14, 21.

[14] Статистические сведения о фабриках и заводах... Спб., 1903, с. 40.


§3. ГОРНОРУДНАЯ И ГОРНОЗАВОДСКАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

 

Металлургическое производство в Чатахи. Основанный в начале 60-х гг. Чатахский чугуноплавильный завод, по-видимому, ввиду плохой организации дела и главным образом за неимением крупных заказов, не смог расширить свою деятельность. Не поправлялись и финансовые дела завода. После смерти Витте — одного из контрагентов, в ведении которого (вместе с иностранцем Бернули) на посессионном праве находился завод, кредиторы предприятия Шабуров и другие обратились в 1869г. к наместнику с просьбой о поддержании производства. В результате заводу были даны на льготных условиях казенные заказы в сумме 90 тыс. руб. Но и этого оказалось недостаточным. С 1871 по 1875 гг. заводу было предоставлено пособие от казны в виде заказов на изготовление изделий стоимостью в 150 тыс. руб. в год или же, в случае отсутствия необходимости в таких заказах, выдавалась субсидия в 10 тыс. рублей вместо заказов на каждые 50 тыс. руб. С 1871 по 1875 г. заводу была выдана денежная субсидия на общую сумму в 104 тыс. руб.[1] .

По имеющимся данным, в 1872 г. на заводе было переплавлено чугуна в крошьях и плитках 16 тыс. пудов, отлито разных чугунных изделий 8,5 тыс. пудов получено чугуна в крошьях и плитках 5 тыс. пудов, для приготовления железа употреблено 1100 пудов чугуна. Приготовлено железа на кричных горнах и переплавлено в изделия 861 пуд. На всем горнозаводском производстве в это время было занято 65 рабочих[2].

В 1875 г. действие завода было приостановлено и назначена его продажа с торгов. Всего за 15 лет действия (с продолжительными перерывами на заводе было переплавлено 346 тыс. пудов руды, давших 120 тыс. пудов чугуна и 17 тыс. пудов кричного железа[3].

Алавердские и Шамблугские медные разработки. С 70-х гг. организации Алавердских и Ахтальских медных разработок происходят некоторые изменения.

С 70-х гг. земли, на которых находились Алавердские разработки, перешли к казне. Отныне греческие рудопромышленники на Алавердском и Шамблугском «заводах» владели ими на посессионных началах. С начала 70-х до конца 80-х гг. разновременно здесь работало 100—300 рабочих, выплавка составляла в среднем 2—5 тыс. пудов меди.

С 1888 г. Алавердские и Шамблугские разработки были заарендованы французской «Компанией Ахтальских рудников», которую с 1900 г. сменило «Кавказское промышленное и металлургическое общество». С середины 80-х гг. начинается внедрение в производство машинной техники. В 1887 г. на разработках действовали 2 паровые машины и 1 турбина. Число рабочих в конце 80-х — начале 90-х гг. составляло примерно 50— 100 чел.[4] Значительно возросла как добыча руды, так и ее выплавка. В 1899 г. было добыто свыше 700 тыс. пудов, а выплавлено 12 780 пудов. Стоимость выплавленной меди составляла 97 тыс. руб. из расчета 7 руб. 50 коп. за пуд[5]. Число рабочих к этому времени достигало 500 чел.[6]

К концу XIX в. алавердские и шамблугские медные разработки постепенно приобрели характер крупного фабричного производства.

Ткибульская каменноугольная промышленность. В 1866 г. вступила в строй Ткибульско-Кутаисская железнодорожная ветка, целью проведения которой было облегчение транспортировки угля к местам назначения. Тем не менее широкое производство каменного угля из-за ряда причин (недостаток капиталов у предпринимателей, наличие в Закавказье дешевого древесного топлива и особенно нефти, конкуренция со стороны южнорусского и заграничного угля и т. п.) долго не налаживалось. В 90-х гг. увеличилась добыча каменного угля, что было вызвано ростом применения каменного угля на Черноморском флоте, на Закавказской железной дороге (для отопления помещений и в ж.-д. мастерских), в городском быту, а в особенности в растущей фабрично-заводской промышленности.

Разработки были сосредоточены, в основном, в руках двух фирм —Новосельского (осн. в начале 70-х гг.) и общества «Нахшира» (осн. в конце 80-х гг.).

О масштабах добычи каменного угля в 90-х гг. можно судить по таблице 10 (см. с. 287).

Стоимость добытого в 1899 г. каменного угля составляла 218 тыс. руб. (из расчета 10 коп. за пуд.).

Несмотря на значительные затраты, понесенные частично и казной, фирма Новосельского к середине 90-х гг. за неимением средств для завершения устройства рудников прекратила существование. Все ее имущество перешло к основанному в

 

Таблица 10
 

1895 г. «Обществу Ткибульсних каменноугольных копей и брикетного производства». Обществом в 1897 г. было добыто 585 тыс. пудов угля, изготовлено 208 тыс. пуда[7] брикетов. Однако и это общество вследствие пожара на брикетной фабрике после 1897 г. прекратило производство. Правда, добыча угля производилась примитивным способом (киркой и лопатой), но дальнейшие операции были механизированы. В числе технических усовершенствований обращает на себя внимание бремсберг, устроенный Новосельским, длиной более 600 саж. и высотой 60 саж.

Уже в 1890 г. уголь из копий Новосельского перевозили в вагонетках по указанной дороге (в 450 саж.) прямо на бремсберг и в них же спускали по бремсбергу на нагрузочную станцию железнодорожной ветки. Там его спускали по наклонным грохотам в вагоны.

Брикетная фабрика должна была вступить в эксплуатацию с 1895 г. Оборудование фабрики было изготовлено во Франции. Она была рассчитана на 5 млн. пудов годичной продукции. Воздушный (канатный) путь протяжением более 600 саж, изготовленный в Германии, был предназначен для доставки угля от главной откаточной штольни к фабрикам и нагрузочной станции.[8] К концу XIX в. на Ткибульских каменноугольных промыслах действовали 4 паровых котла, что свидетельствует о довольно высоком уровне технического оснащения предприятия[9].

Марганцевая промышленность. Эксплуатация чиатурских марганцевых залежей, обнаруженных еще в середине 40-х гг., начинается с 1879 г. Интерес к чиатурскому марганцу был обусловлен ростом спроса на эту руду в связи с бурным развитием мировой металлургической промышленности.

Инициатором разработки чиатурского марганца был известный грузинский писатель и общественный деятель А. Р. Церетели, который практически первым приступил к мобилизации для этого местных средств и сил[10]. С начала 80-х гг. пришлые предприниматели путем аренды или закупки земли пытались прибрать к рукам участки с рудой, однако с самого же начала встретили сопротивление со стороны местных, большей частью мелких промышленников. Последним первоначально даже удалось вытеснить из сферы производства иностранных предпринимателей, которые нашли более выгодным ограничиться экспортом закупленной у местных промышленников руды.

Со временем в чиатурскую марганцевую промышленность все больше проникает крупный капитал в лице иностранных, русских и местных предпринимателей и представителей торговой буржуазии. Промышленники либо закупают, либо арендуют рудоносные участки у местных землевладельцев. Частично разработки производились и самими землевладельцами как из дворянского, так и из крестьянского сословия.

Согласно имеющимся данным, добыча руды в начале 80-х гг. превысила полмиллиона пудов. Разведки разработки марганцевых руд производились Петербургским торговым домом Вахтер и К°. Одновременно разработки велись Имеретинским товариществом марганцевой руды, состоявшим из промышленников — Чубинидзе, Мосешвили, Гамкрелидзе и др.[11]

Об объеме производства с начала 90-х гг. можно судить по нижеприведенной таблице.

 

Таблица 11

Таким образом, к 1900 г., по сравнению с началом 90-х г добыча марганца возросла в 4 раза, вывоз более чем в 3 раз, а число промысловых рабочих увеличилось почти в 1,2 раза.

Стоимость руды в 1900 г. на месте достигала 3 млн. руб. (из расчета 9 коп. за пуд), а в Поти составляла свыше 9 млн. руб., из расчета 23 коп. за пуд[12].

В 90-х гг. удельный вес чиатурской руды в мировом экспорте марганца составлял 40—50%.

Чиатурский марганец вывозился, в основном, в Англию, Голландию, США, Бельгию, Германию, Францию и др. страны, а также в сравнительно незначительном количестве и в Россию.

В увеличении масштаба разработок и вывоза руды огромную роль сыграла постройка и введение в эксплуатацию с 1895 г. узкоколейной железнодорожной ветки от ст. Шорапани до Чиатура.

Способ разработки руд долго оставался примитивным. Основным орудием производства в шахтах почти до конца ХIХ века и в дальнейшем были кирка и лопата. Откатка руды производилась либо ручными тачками, либо вагонетками на рельсах, приводимыми в движение рабочими, или же в ряде случаев посредством лошадей. Очистка добытой руды производилась, как правило, вручную. Лишь в конце XIX века некоторыми крупными фирмами вводятся механические способы обогащения руды. Доставка руды от разработок до железнодорожной станции производилась или вьючено на лошадях, или на арбах. К концу XIX века для спуска руды с рудников устраиваются канатные дороги и бремсберги.

Контингент рабочих, занятых непосредственно на разработках, состоял из забойщиков, откатчиков и сортировщиков руды. На очистке руды широко применялся труд женщин и детей. Помимо промысловых рабочих, значительное число составляли возчики, занимавшиеся перевозкой марганца с мест добычи к полотну железной дороги (к ст. Чиатура). На станции же выгрузка вагонов производилась специальными рабочими — погрузчиками, нанимаемыми арендаторами по погрузке вагонов.

Всего, по заключению официальной статистики, число возчиков приблизительно равнялось числу занятых на добыче руды промысловых рабочих. Следовательно, общее число рабочих к концу XIX и началу XX в. следует определить примерно в 6—7 тыс. чел.[13]

О составе марганцепромышленников, а также о распределении рабочих и годовой добычи руды по отдельным категориям и группам промышленников можно судить по нижеприведенной таблице (см. табл. 12).

К мелким нами отнесены промышленники, которые нанимали до 10 рабочих и добывали менее 50 тыс. пудов руды на сумму в 2,2 тыс. руб., к средним — нанимавшие от 10 до 50 рабочих и добывавшие от 50 до 250 тыс. пудов руды стоимостью от 2250 до 11,5 тыс. руб. и к крупным — нанимавшие более 50 рабочих и добывавшие свыше 250 тыс. пудов руды стоимостью более 11—12 тыс. руб.

 

Таблица 12

 
За пять лет с 1894 по 1899 г., значительно (почти на 30%) возросло число марганцепромышленников. Этот рост произошел в основном за счет увеличения числа средних и крупных промышленников. Что же касается мелких, то их число сократилось (почти на 27%).

Наблюдается также падение удельного веса в производстве мелких промышленников. Если в 1894 г. они составляли примерно 70% от общего количества, то в 1899 г. — лишь 36%. Соответственно уменьшилась и их доля в годовой добыче (с 25,3% в 1894 г. до 6,3% в 1899 г.).

Как было отмечено выше, постройка Чиатурской железнодорожной ветки в 1895 г. послужила огромным стимулом для дальнейшего увеличения масштабов производства. Результатом этого явился бурный рост производительности. В частности, при увеличении числа рабочих не более чем на 1/3 (2186 в 1894 г. и 2350 в 1899 г.) годовая добыча руды возросла в три раза (11 млн. пудов в 1894 г., 34 млн. пудов, в 1899 г.). В 1900 г. добыча руды достигла кульминационной тачки — 40 млн. пудов; после же наступил временный спад, связанный с начавшимся в это время всеобщим кризисом.

Крупными местными марганцепромышленниками в 90-х гг. были Гедеван Чубинидзе, Николай Гогоберидзе, Самсон Абесадзе, Соломон Церетели, Нестор Какабадзе, Павел Мосешвили. Давид Бакрадзе, Петре Цулукидзе, Константин Гуриели и др.

Из пришлых крупных промышленников надо отметить Ивана Беляева, Густава Эмерика и др. С 1900 г. к производству приступило французское акционерное общество в Дарквети.

Некоторые промышленники отправляли руду только до Поти и Батуми, где продавали ее или сдавали на комиссионных началах другим фирмам, являвшимся экспортерами в собственном смысле. Крупными экспортерами руды были фирмы Маллар, Вастгаф и Блей, Пиллиди, бр. Форвуд, Саманджи, Карпозилос и Манолопуло, Авгерино, Шужц и Циммерман, Панасье, Г.Эмерик, местный промышленник П. Цулукидзе и др.[14]

С ростом спроса на руду в производство постепенно внедрялись технические усовершенствования. Еще в 1886 г. Н. Гогоберидзе первым устроил в своих копях в сел. Ргани рельсовый путь длиною в 120 м для откатки руды в вагонетках. Постепенно стал применяться способ спуска руды посредством бромобергов и желобов. На ст. Шорапани для разгрузки вагонов были устроены бункера. Анонимное общество в Дарквети приступило к строительству обогатительной фабрики.

В чиатурской марганцевой промышленности подавляющее большинство составляли местные предприниматели, которые самого же начала в борьбе с пришлыми капиталистами (русские и иностранные фирмы) организовали различные товарищества. Однако эти товарищества, являвшиеся по существу частными объединениями, не имея правительственной поддержки со стороны властей, не могли оградить интересы местных промышленников в условиях все большего возрастания масштабов и значения марганцевого дела.

Ввиду этого промышленники поставили перед правительством вопрос об учреждении съезда марганцептромышленников Шорапанского уезда, на что было получено согласие. Составление проекта положения о съезде возложили на видного общественного деятеля Г. Зданевича. После соответствующей подготовительной работы 15 апреля 1896 г. в Кутаиси был созван I съезд марганцепромышленииков уезда. Он принял положение и рассмотрел ряд организационных вопросов.

Съезд избрал исполнительный орган — совет из 4 членов 3 кандидатов, председателем совета был избран Г. Зданевич.

Правом голоса на съезде пользовались промышленники, годовая добыча которых составляла 100 тыс. пудов, и экспортеры, вывозившие более 300 тыс. пудов руды. Число голосов увеличивалось по мере роста добычи и вывоза руды.

С учреждением съезда марганцепромышленников и его совета все вопросы, связанные с марганцевой промышленностью, стали предметом их заботы.

В проведении своей политики совет съезда руководствовался интересами крупных промышленников, что вызывало резкое сопротивление со стороны оппозиции представителей мелких и отчасти средних промышленников.

Развитие горнорудной промышленности в пореформенный период вначале характеризовалось сравнительно небольшими темпами, что объясняется узостью рынка на месте.

Только с 80-х—90-х гг. в условиях общего промышленного развития страны, главным образом в результате приложения к производству крупного капитала русскими и иностранными фирмами и акционерными обществами, стало возможным расширение рынка для указанных отраслей, в частности каменноугольного и медеплавильного производства, и тем самым создание необходимых условий для их дальнейшего развития. Что же касается железоплавильного производства, то оно, как было показано выше, за отсутствием надлежащих условий, замерло.

Совершенно в исключительном положении оказалась чиатурская марганцевая промышленность, с самого начала ставшая дополнением к мировой металлургической промышленности и поэтому поставленная в зависимость от конъюнктуры на мировом рынке. Обеспеченным сбытом была обусловлена устойчивость мелких фирм в данной отрасли, наряду с развитием крупного производства.

Однако существование мелких промыслов, как и использование примитивной техники, вовсе не дает оснований для того, чтобы марганцевую промышленность в целом отнести к «мелкокустарному» производству. В действительности, мануфактурная форма в марганцевой промышленности встречается в значительном масштабе с самого же начала, наряду с мелким капиталистическим, а не «кустарным» (по крайней мере в большинстве случаев) производством. При оценке характера чиатурской марганцевой промышленности важным является то, что она, включая и самые мелкие промыслы, была связана с мировым рынком.

Общей закономерностью развития горнорудной и горнозаводской промышленности было постепенное укрупнение промыслов и внедрение фабричных форм производства, что с конца XIX — начала XX века привело к промышленному перевороту в этой отрасли.

Ниже приводятся общие данные о состоянии добывающей промышленности Грузии на 1899 г.[15] (см. табл. 13).

Как видим, продукция горнорудной и горнозаводской промышленности в конце 90-х гг. превышала 3,5 млн руб., а число рабочих в этой отрасли промышленности, включая занятых на переноске руды в Чиатура рабочих (около 3 тыс. чел.), составляло 7—8 тыс. чел. К началу 900-х гг. горнорудная и горнозаводская промышленность Грузии, в особенности марганцевая и медеплавильная, еще больше расширяется.

Транспортное строительство и расширение связи*. В дореформенной Грузии XIX в., как и в Закавказье в целом, существовали только примитивные средства передвижения и связи. На окраине империи пути сообщения не были благоустроенными.

 
Таблица 13

 

В Закавказье телеграф был построен только в 60-х гг. XIX века. В 1860 г. фирма «Сименс» осуществила прокладку телеграфной линии Тбилиси—Кутаиси—Поти (с веткой до Боржоми). В 1863 г. телеграф связал Тбилиси с Владикавказом и Ставрополем, что позволило Грузии обмениваться телеграммами с Москвой и Петербургом. С 1864 г. Тбилиси был связан телеграфными линиями с Ереваном, а затем с Джульфой. После этого Тбилиси стал обмениваться телеграммами и с Тегераном. В 1868 г. Вернер Сименс передал в эксплуатацию телеграфную линию Тбилиси—Баку. В 1870 г. он построил самую длинную в мире индоевропейскую телеграфную линию[16].

В новых условиях Закавказье нуждалось в эффективных средствах передвижения и связи. Со своей стороны, метрополия стремившаяся не только к прочному утверждению в Грузии и Закавказье, но и к усилению экспансии на Ближнем Востоке, была кровно заинтересована в проведении к южным границам надежных транспортных дорог. Правительство в 60-х гг. XIX века широко развернуло работу по улучшению путей сообщения в Грузии и Закавказье в целом, в частности в деле прокладки железнодорожного полотна. Закавказье, щедро наделенное богатыми природными богатствами, должно было покрыться сетью железных дорог в течение 30—40 лет. «В настоящее время, — писал в 1857 г. наместник Барятинский царю, — закавказские области связаны с империей только на географической карте; в сущности они составляют край во всех отношениях отделенный от прочей России. Чрезвычайное затруднение в сообщениях и огромные расстояния от пунктов, в которых сосредоточены главные силы государств, вполне разъединяют Закавказье с империей и в военном, и экономическом отношении». По определению Барятинского, «железная дорога будет для Закавказья тем же, чем бывает вода для плодородных, но спаленных солнцем земель; она пробудит в нем производительную силу, вызовет на свет огромные богатства, в настоящее время зарытые под спудом»[17]. 70-е гг. XIX века были отмечены улучшением средств передвижения в Закавказье. Развернулось строительство государственных, транзитных шоссейных и гужевых дорог. До проведения железной дороги и позднее Закавказъе было связано с внутренней Россией путями Тбилиси—Баку—Астрахань—Царицын (Каспийское море и Волга), Тбилиси—Владикавказ—Петровск, Тбилиси—Поти, Тбилиси—Батуми, Тбилиси —Сухуми. Все три порта края были связаны морскими путями с Новороссийском, Феодосией, Николаевым и Одессой. Однако эти средства сообщения и связи не удовлетворяли требованиям, предъявляемым новым временем.

Железнодорожное строительство в Закавказье началось с проведения линии Поти—Тифлис. К строительству этой дороги казна приступила в 1865 г. «Все работы по устройству земляного полотна, искусственных сооружений и др. были проведены военными батальонами»[18]. В 1867 г. казна передала право на продолжение строительства указанной дороги по договору (концессии) т. н. «Частному обществу» английских капиталистов Перксинса и Пауэра, которое, закончив проведение железной дороги между Поти и Квирилой (Зестафони) в 1871 г., сдало дорогу в эксплуатацию. Строительство железной дороги Поти—Тифлис закончилось в 1872 г. (хотя окончательное открытие Сурамского тоннеля произошло лишь к 1 апреля 1890г.). Английская акционерная компания успешно продолжила железнодорожное строительство в Закавказье: были проложены Риони—Кутаисская (1875—1877) и Хашури—Сурамская (1877) ветви, в 1883 г. одновременно завершилось строительство железных дорог Самдтредиа—Батуми и Тбилиси—Баку, в 1883— 1887 гг. были проведены железные дороги Кутаиси—Ткибули, Баку — Сабунчи — Сурахан, а также были проведены ж.-д. ветви к «нефтяным камням»[19].

Таким образом, Закавказье пересекла магистральная железная дорога, соединившая Черное и Каспийское моря. Несмотря на то, что в 80-х гг. XIX в. ЗЖД все еще не была соединена с внутренними ж. д. России, ее военно-стратегическое и хозяйственно-экономическое значение трудно было переоценить. Поэтому и решило российское правительство выкупить ЗЖД в 1889 г., после чего «Общество ЗЖД» было упразднено.

Царизм продолжил железнодорожное строительство в Закавказье, были проведены железнодорожные ветки Хашури—Боржоми (1893 — 1894), Шорапани — Чиатура — Сачхере (1891—1894 —1904) и др. Уже в 1900 г. ЗЖД была непосредственно соединена ж.-д. сетью внутренней России. Она, вопреки экономической политике царизма, дала мощный толчок развитию в Грузии и Закавказье промышленного капитализма.

 


[1] ЦГИА СССР, ф. 37, оп. 67, д. 434, л. 15—17.

[2] Саисторио моамбе, 1956, т. 9, док. 19, с. 54.

[3] ЦГИА СССР, ф. 37, оп. 67, д. 434, л. 15—17.

[4] Гоголадзе Д. А.* Горнорудная, горнозаводская промышленность. Тбилиси, 1966, с. 60—64, 76.

[5] Сборник статистических сведений по Закавказскому краю. 1. Тифлис, 1902, с. 210.

[6] Гнедич А. Обзор... — Саисторио моамбе, 1945, т. 1, с. 261; Сборник статистических сведений по Закавказскому краю, 1. Тифлис, 1902, с. 210.

[7] Из отчета Кутаисского губернатора за 1897 г. — Саисторио моамбе, 1956, т. 9, с. 184.

[8] То же за 1835 г. — Там же, с. 164.

[9] Гнедич А. Указ. раб., с. 270.

[10] Об открытии и эксплуатации чиатурских марганцевых руд см. труды А. Кочлавашвили, В. Чанишвили, Н. Ткешелашвили, Г. Маргиани и др.

[11] Саисторио моамбе, 1956, т. 9, с.72—73.

[12] Г н е д и ч А. Указ. раб., с. 270.

[13] Маргиани Г. Н. Горнорудная промышленность.., с. 157.

[14] Статистика марганцевого дела. Кутаиси, 1902, с. 58 и прил. V.

 

[15] Гнедич А. Указ. раб.

* Подпараграф написан Г .Н. Маргиани. (См. его: Транспортное строительство и расширение связи, с. 1—7— Рукопись, хранится в Институте истории, археологии и этнографии им. И. А. Джавахишаили АН ГССР)

 

[16] Карбелашвили А.* Немецкий изобретатель в Грузии. — Мецниереба да текника, 1974, №3. с. 43.

[17] Цит. по: Аргутинский-Долгоруков А. История сооружения и эксплуатации Закавказской железной дороги за двадцать пять лет ее существования (1871—1896). Тифлис, 1896, с. 9—11.

[18] ЦГИА СССР. ф. 350, оп. 14, д. 3, л. 109.

[19] Там же.



§4. ФОРМИРОВАНИЕ ПРОМЫШЛЕННОГО ПРОЛЕТАРИАТА В ГРУЗИИ

 

Систематическое применение вольнонаемного труда в различных отраслях производства имело место еще при господстве феодально-крепостнического строя. Однако это был период зарождения и эмбрионального развития рабочего класса. Контингент рабочих в дореформенный период складывался, в основном, из пришедших в промышленность государственных крестьян, связанных с землей и своим хозяйством, а то и из помещичьих крестьян, отпускаемых на заработки (крестьяне-отходники). Процесс высвобождения непосредственных производителей из феодальной зависимости и отрыв от средств производства, правда, имел место, однако шел замедленным темпом. Частично контингент наемных рабочих пополнялся за счет разорившихся представителей городских торгово-ремесленных слоев и пришлого из-за пределов страны населения. Основная масса рабочих была занята в мелкотоварном производстве. В середине 60-х гг. из 2500 рабочих, занятых в обрабатывающей промышленности, носящей капиталистический характер, лишь 600 чел. (т. е. 24%) приходилось на сравнительно крупные предприятия (мануфактура, фабричные заведения), а собственно в фабричных предприятиях было занято всего 5,3%.

В горнорудной промышленности к тому же времени было занято около 500 рабочих. Следовательно, в промышленности Грузии (включая мелкое капиталистическое производство) в середине 60-х гг. было занято всего 3 тыс, рабочих[1]. Это количество невелико, однако обращает на себя внимание состав рабочих. Как правило, это были «вольнонаемные работники», постоянно занятые в промышленности. Что же касается крестьян-отходников, они преимущественно выполняли сезонные работы, составляя контингент временных рабочих.

Крестьянская реформа, несмотря на ее половинчатый характер, внесла коренное изменение не только в социально-экономическое положение трудящихся масс, но и в их психику. Были порваны цепи, столетиями приковывавшие крестьян к их владельцам. Взаимоотношения работника с владельцем земли путем преодоления пережитков личной зависимости постепенно принимают характер свободного договора. «...Разнообразные формы кабалы и личной зависимости вытесняются безличными сделками по купле-продаже рабочей силы...»[2]

Как было показано в разделе о развитии промышленности Грузии, в пореформенный период рост рабочего класса выразился в следующих цифрах: в середине 80-х гг. общее число занятых в обрабатывающей промышленности рабочих составляло примерно 5,5 тыс. человек, а к 1900 г. превысило 18 тыс. человек. Эта цифра включает рабочих как мелких заведений капиталистического характера, так и сравнительно крупных, преимущественно фабрично-заводских предприятий.

При установлении численности рабочего класса Грузии, как и вообще изучении промышленного развития страны, по мере возможности, в крупной промышленности учтены данные о каждом предприятии в отдельности, а имея дело с мелким капиталистическим производством, сопоставляются суммарные данные различных источников. Таким путем удается выделить различные формы производства и определить число занятых в них рабочих, установив и соотношение между ними[3].

В Грузии, где фабричная промышленность в более или менее широких масштабах развивается с 70-х гг., в силу того, что мануфактура из-за ее относительно слабого развития не смогла подготовить в достаточной мере кадры квалифицированных рабочих, формирование основного контингента пролетариата происходило в процессе складывания самого фабрично-заводского производства. Рост процента занятых в фабрично-заводских предприятиях рабочих являлся показателем формирования пролетариата как класса буржуазного общества. Если в середине 60-х гг. в обрабатывающей промышленности в фабрично-заводском производстве было занято ничтожное число рабочих (5,3%), к середине 80-х гг. их удельный вес значительно растет, составляя 31%, (1700 чел. и 5500 чел.), а к 1900 г. они уже составляют половину всех рабочих (9 тыс. из 18000 чел.).

Одновременно происходит складывание контингента горнорудных рабочих, хотя в этой отрасли машинная техника прокладывает себе путь медленнее — с конца 90-х гг. По приблизительным подсчетам, в горнорудном производстве к концу 90-х гг. в механизированных предприятиях было занято около одной трети рабочих (примерно 2,5 тыс. из 7—8 тыс.).

Рабочие, занятые в обрабатывающей и добывающей промышленности, составляли ядро рабочего класса страны. Их общее число к концу XIX и в начале XX вв., по нашим подсчетам составляло 24—25 тыс. человек. Для установления общего количества рабочих к ним нужно прибавить число рабочих других родов занятий, учтенных переписью населения 1897 г.

Данные переписи о рабочих различных родов занятий, кроме обрабатывающей и добывающей промышленности[4], представляются следующим образом.

 

Таблица 14



Кроме этого, переписью населения 1897 г. в Грузии было учтено 1940 поденщиков и чернорабочих без определенной специальности (12494 — в Тифлисской губернии и 6903 — в Кутаисской губернии). Ввиду того, что перепись была произведена в зимний период (28 января), когда в сельском хозяйстве потребность в рабочих руках ощущается менее всего, думаем, значительная часть чернорабочих и поденщиков была занята в промышленности и вообще в городском хозяйстве. Даже та часть подсобных рабочих, которая была учтена в сельской местности (в Тифлисской губернии примерно 2/3, а в Кутаисской — около 1/3), думаем, преимущественно состояла из промысловых рабочих. Об этом говорит и тот факт, что сельскохозяйственные рабочие переписью отражены отдельно.

К рабочему классу относим мы и остальное трудовое население, учтенное переписью в качестве «прислуги», насчитывавшее 28 907 человек (17 223 в Тифлисской губернии, 11 684— в Кутаисской губернии).

Если к числу рабочих обрабатывающей и добывающей промышленности (26 тыс. чел.) прибавим количество рабочих всех вышеприведенных категорий, то численность рабочего класса Грузии к концу XIX в. нам представится примерно в 90 тыс. человек, а вместе с сельскохозяйственными рабочими (свыше 30 тыс. чел.) в 120 тыс. человек (без сезонных рабочих). Следовательно, общее число рабочих (без сельскохозяйственных рабочих) по сравнению с 1865 г. выросло в 7 раз, а только промышленных рабочих — в 8 раз. Ядро рабочего класса составляли промышленные, в особенности фабрично-заводские рабочие, основной контингент которых складывается в 80-х—90-х гг. XIX в.

Состав рабочего класса в значительной степени зависел от источников его складывания и пополнения. В силу позднего развития фабричной промышленности в Грузии число постоянных рабочих здесь было незначительным. Наличие таковых можно предположить лишь в некоторых отраслях производства, берущих свое начало с 40-х—50-х гг. XIX в., первоначально основанных в виде мелких заведений, а впоследствии прошедших через мануфактурную форму к фабрике или сначала принявших фабричную форму (некоторые механические заведения, табачные фабрики, деревообрабатывающие предприятия и др.).

Одним из основных источников складывания и пополнения рабочего класса в Грузии было вытесненное из села крестьянское население, среди которого углубился процесс классовой дифференциации. Оно вливалось в состав городского населения и включалось в промышленную деятельность. Среди пришлых из деревень рабочих некоторые с самого же начала были оторваны от земли, но большинство сохраняло связь с селом.

Для Грузии, как и России, был характерным тип «рабочего с наделом». Правда, для развития капитализма в складывании пролетариата основной предпосылкой, как правило, было высвобождение непосредственного производителя от средств производства, однако этот процесс, выражавший основную тенденцию капитализма[5], имел и своеобразные проявления. Там, где переход к капитализму происходил революционным путем, имело место более полное высвобождение непосредственных производителей от средств производства в широком масштабе, но если этот переход осуществлялся через половинчатую реформу, как это было в России, а следовательно, и в Грузии, рабочий был привязан к земле множеством нитей. Процесс отрыва непосредственных производителей от земли здесь продолжался и после реформы, по мере дальнейшего развития новых отношений. Беднейшие слои крестьянского населения, создающие контингент промышленных рабочих с наделом, фактически превращались в пролетариев. Большой процент последних в районах Западной Грузии дает нам основание говорить не о связи западногрузинских крестьян с землей, а в определенном смысле о стирании грани между городскими (например, батумскими) рабочими и сельским населением окружающих районов. В начале XX в. фабричный инспектор писал о батумских рабочих: «Значительное число рабочих этих — жители селений, расположенных по линиям закавказских железных дорог, во время забастовки они уезжают по домам и выжидают результатов, причем временем этим пользуются либо для отдыха, либо для хозяйственных дел в деревнях»[6].

Стирание грани между промышленными рабочими и сельским жителем, превращение последнего в рабочего с наделом наблюдается и в Чиатурском промышленном районе. Изучение этнографического и другого материала показало, что «население района промыслов претерпевало серьезные изменения социального характера; с развитием марганцевого дела оно постепенно втягивалось в промыслы. Все более широкое вовлечение местного населения в промышленность и все более глубокое проникновение промышленности в сельскую жизнь... в условиях сохранения значительной частью промысловых рабочих постепенно слабеющей, но все еще постоянной связи с сельским хозяйством составляли ту основу, на которой протекал процесс формирования кадра производственных рабочих чиатурской марганцевой промышленности почти до начала XX в.»[7]

Как установлено, часть занятых непосредственно в рудниках по добыче марганца рабочих состояла из местных жителей, имевших свое хозяйство.

Сохранение связи с селом было характерно и для части рабочих Тбилиси. Большинство местных рабочих железнодорожных мастерских составляли выходцы из селений Западной Грузии и частично из Восточной. Они поддерживали связь с «родиной», куда обычно и ссылались активные участники забастовок. То же можно сказать и о рабочих других предприятий. Например, на обувной фабрике Адельханова уход рабочих в села в летний период рассматривался администрацией как обычное явление[8].

Тем не менее, с ростом фабрично-заводской промышленности с увеличением удельного веса занятых в машинном производстве рабочих происходит и увеличение количества оторванных полностью от земли пролетариев.

О формировании кадровых рабочих, занятых на производстве в течение многих лет, имеются неоднократные прямые свидетельства источников. Например, касаясь забастовки рабочих завода Ротшильда в Батуми, фабричный инспектор по поводу решения администрации об увольнении 389 человек и о недовольстве среди рабочих писал: «Многие из рабочих прослужили на заводе 8—10—12—-15 лет, совершенно порвали всякую связь с землей, привыкли к своему специальному труду, многие за это время получили увечья, стали почти калеками и в значительной степени потеряли свою трудоспособность и теперь увольняются администрацией и должны остаться без заработка и без куска хлеба»[9].

Рабочие того же завода в период подъема рабочего движения, в начале XX в., требовали возврата удержаний в виде штрафов и за брак за 14—16 лет. В частности, рабочие ящичного отделения завода потребовали возвращения удержанных с них денег с 1887 по 1901 г., а рабочие разливочного отделения—возмещения за выполняемые ими в течение 16 лет сверхурочные работы. Аналогичные требования были предъявлены рабочими и других заводов. Рабочие табачной фабрики Пиралова в Кутаиси, в основном местные жители, требовали повышения зарплаты на том основании, что «все они давно служат на фабрике и считают, что хозяин поэтому обязан увеличить, жалование». Еще в 1894 г. рабочие (100 чел.) табачной фабрики Бозарджянца в Тбилиси требовали возвращения им 1%-го удержания за 13 лет. Рабочие той же фабрики в 1900 г. заявили властям, что большинство их работало на этой фабрике более 10 лет, а многие даже свыше 20 лет. На кожевенном заводе Адельханова в 1899 г. из 555 рабочих со стажем до 5 лет было 239, от 5 до 10 лет — 77, от 10 до 15 лет — 16 и свыше 15 лет —3 рабочих[10].

В 1900 г. из забастовавших 29 рабочих текстильной фабрики Читахова со стажем от 5 до 15 лет было 7, от 15 до 20 лет — 6, а со стажем свыше 20 лет — 3 рабочих. В том же году из 30 бастовавших рабочих швейной фабрики Адельханова со стажем от 5 до 15 лет было 5 человек, от 15 до 25—7 человек, а свыше 25 лет — 11 человек[11].

Значительный процент составляли рабочие со стажем свыше 5 лет и в Главных мастерских Закавказской железной дороги. По приблизительным данным, отраженным в графике служащие и рабочие мастерских (около 2500 чел.) в 1895 г. по стажу делились следующим образом: со стажем до 5 лет было 73%, от 5 до 10 лет— 19%, от 10 до 15 лет — 6% и свыше 15 лет—2% [12].

Одновременно наблюдается углубление отрыва непосредственных производителей от средств производства. Вопрос о необходимости предотвратить волнение рабочих текстильной фабрики Читахова, ожидаемое в связи с предстоящим закрытием фабрики, возник в начале 900-х гг. перед губернскими властями по той причине, что многие из рабочих фабрики, работая в ней долгое время, как это признавала сама администрация, освоились здесь со своей профессией и не могли найти себе применение на другой работе.

В заявлении рабочих этой фабрики на имя губернатора сказано: «Мы живем трудами рук своих. Никакой другой собственности, другого источника для поддержания жизни у нас нет. Поэтому, естественно, приостановка работ, хотя бы временно, на фабрике, где мы с малых лет начали и заканчиваем нашу печальную трудовую жизнь, означает в сущности приостановку нашего и наших семейств существования»[13].

Знаменательным является неоднократное указание в источниках на то, что к концу XIX в. среди рабочих было много таких, кто работал на предприятии «с малолетства». Таковыми являются, например, и представители первого поколения профессиональных революционеров-рабочих Захарий и Миха Чодришвили и многие другие, попавшие в город из деревни и прошедшие трудный жизненный путь от ученика до квалифицированного рабочего.

Контингент постоянных рабочих складывается и в Чиатурском промышленном районе, где «на многочисленных примерах генеалогии и больших, и малых семей ясно прослеживается, длительный процесс образования потомственно-горняцких семей, легших в основу формирования производственных рабочих чиатурской марганцевой промышленности. Этот процесс зарождается в семьях исключительно сельскохозяйственного типа, проходит стадию преимущественно извозного промысла, характеризируемую непостоянной связью с производством и полным подчинением промысла интересам сельскохозяйственной семьи. В дальнейшем этот процесс вступает в стадию главным образом промышленного характера, причем связь с производством становится постоянной, а сельское хозяйство теряет главенствующее положение. На этой стадии и зарождается основная масса чиатурских горнопромышленных рабочих определенных производственных профессий[14]. Помимо этого, в Чиатура образуется и контингент рабочих, полностью оторванных от средств производства, по всей вероятности, преимущественно из пришлого из соседних районов и других областей населения. «Последние концентрировались, главным образом, в Чиатура, жили в бараках, работали на погрузочно-разгрузочных работах и раньше других оформились в промышленный пролетариат»[15].

Качественные изменения в составе рабочего класса Грузия, в смысле складывания кадра постоянных рабочих, оторванных от средств производства или же сохранивших с селом лишь формальную связь, прослеживается и путем сравнения характеристики рабочих, данной в источниках середины 80-х-гг. и конца XIX в. С. Гулишамбаров, касаясь вопроса о складывании контингента рабочих промышленных предприятий г. Тбилиси, в середине 80-х гг. писал: «Масса чернорабочих приходит сюда из Персии и из армянских провинций... Эти рабочие вовсе не знакомы с фабричной деятельностью, вследствие чего необходимо неустанно следить за ними и направлять их. Грузины идут на фабрики только в случае крайней нужды, и не только они, но даже армяне весьма плохие работники. Фабричная жизнь сама вырабатывает тип рабочего... Но эти соображения имеют место только в том случае, когда заводская работа является для человека единственным источником пропитания; когда же она принимает случайный характер, то рабочий не старается приспособиться к ней. При таких условиях продуктивность азиатского рабочего, для которого фабрика и завод — временный приют, значительно меньше продуктивности русского рабочего фабричного района»[16].

К концу 90-х гг. картина, нарисованная С. Гулишамбаровьм, как было показано выше, существенно изменилась. В корреспонденции газ. «Квали» («Борозда») за 1898 г. относительно батумских рабочих сказано, что в их среде за последние годы произошли заметные перемены, заключавшиеся в том, что если раньше из деревень на работы шла в основном молодежь с целью подработать, то теперь в город хлынула масса вытесняемого из сел крестьянства, ставшего перед необходимостью прокормить семью работой в городе[17].

В другой корреспонденции отмечалось, что в былые времена батумские заводчики искали рабочих, платили им больше— до двух рублей в день чернорабочему, однако последний и этим довольствовался, так как и вне завода было вдоволь работы — лучше оплачиваемой и не угрожавшей увечьем. Однако времена переменились, теперь у заводских ворот собирается огромная толпа в ожидании работы, но напрасно. Земля больше не в состоянии вознаградить труды крестьянина. Горькая доля вытолкнула его (и не только его, а представителей и других сословий) из дому, заставила покинуть семью, родных, чтобы топтаться у заводских ворот. Здесь его встретили тысячи других, и если появляется работа, ее дают тем, кто соглашается на меньшее вознаграждение. Далее в корреспонденции говорится о снижении зарплаты, тяжелых условиях труда и жизни и опять о безработице как самом большом биче рабочих, усугублявшемся притоком рабочих в Батуми из внутренних губерний России, Турции, Ирана и др.[18]

В 90-х гг. в Грузии не только складывался контингент кадровых рабочих, всецело связанных с промышленностью, единственным или почти единственным источником существования которых была продажа рабочей силы, но и резервная армия безработных. Наличие маленького клочка земли или же семьи в деревне не меняло пролетарской сущности большинства рабочих Грузии. В напечатанной в газете «Квали» еще в 1895 г. статье, выражавшей кредо грузинских социал-демократов, С. Джибладзе писал: «Наш пролетариат представляет из себя смешанный организм. Здесь большинство обладает маленьким клочком земли, дающим его владельцу лишь имя собственника, на самом же деле он является разорившимся бедняком. Это рабочие, судьба которых зависит от рынка, как товара, так и рабочей силы. Они стоят на пути полной пролетаризации»[19].

К началу XX в. рабочие Грузии вполне сложились в класс, как в численном, так и в качественном отношении. Среди рабочих обрабатывающей и добывающей промышленности, ремонтных, строительных, транспортных рабочих, грузчиков, а также занятых в торговых предприятиях и учреждениях бытового обслуживания рабочих (примерно 37 тыс. чел.) женщин было 835, т. е. 2,2%, малолетних (до 15 лет) — 3731, т. е. 10%, а грамотных среди рабочих было 14 тыс., т. е. 38% [20].

В некоторых отраслях промышленности (например, табачной, пищевой, швейной, войлочной) женщины составляли около 15—20%, а в общем составе рабочих их было в среднем около 5%. Малолетние, занятые преимущественно в металлообрабатывающей, текстильной, полиграфической, пищевой промышленности, составляли в среднем 15% всего количества рабочих[21].

Женский труд, как и труд малолетних и подростков, широко применялся и в горнорудной промышленности (в Чиатура и др.), при погрузочных работах на железнодорожных станциях и в портах. По данным переписи 1897 г., среди поденщиков и чернорабочих (19 405 чел.) женщин было 1084, т.е. 5,6%, а малолетних 970, т. е. 4,4%, а среди прислуги (28 907 чел.) женщин было 11 328 чел., т. е. 39%, а малолетних 6467 чел., т. е. 22,4%, средний показатель грамотности рабочих (без поденщиков, чернорабочих и прислуги) равнялся 38%. Столь высокий процент грамотности нужно отнести за счет рабочих обрабатывающей промышленности (44%), транспортных рабочих (34%), рабочих торговых заведений и бытового обслуживания (47,3%). Сравнительно низким был процент грамотных среди строительных рабочих (27%), горнорудных рабочих (24%), грузчиков (15%)[22].

Рабочий класс Грузии отличался своей многонациональностью; корни этого явления уходят глубоко в недра феодального общества. В феодальной Грузии, коренное население которой было в основном земледельческим, городские торгово-ремесленные слои издревле в значительной степени состояли из негрузинского (главным образом армянского) элемента. Он тесно был связан еще с грузинским феодальным обществом, составляя его органическую часть как в функциональном, так и культурном (быт, язык) отношении. Принадлежность армян к григорианской церкви не являлась каким-либо препятствием в этом смысле.

Со временем положение меняется. С целью колонизации стран русские власти способствовали переселению в Грузию новых групп армянского населения (преимущественно из Турции). Последние в большом количестве селились в городах, и в особенности в Тбилиси. Сильной была также притягательная сила города Тбилиси как важного торгово-промышленного центра всего края для населения соседних закавказских областей и даже внутренних губерний России.

В новых условиях совершенно иной облик обретает пришлое население, его быт и культура уже строятся не на «грузинский», а на «европейский» («русский») лад.

В условиях развития промышленности и роста потребности в свободной рабочей силе в качестве последней преимущественно выступало пришедшее из-за пределов края; а поэтому и не связанное с землей и крепостной зависимостью население. С другой стороны, тесная связь грузинского производительного общества с землей, при господстве крепостнических отношений, обуславливала сравнительно слабое вначале участие местного населения в торгово-промышленной деятельности, хотя острое малоземелье в Западной Грузии постепенно все больше и больше вынуждало крестьян прибегать к отходничеству, благодаря чему создавался в городах, главным образом в Тбилиси, контингент местных рабочих («имеретинцы»). С разложением феодального строя, а главным образом с развитием капитализма, в грузинской деревне в пореформенный период углубляется процесс «раскрестьянивания», происходит рост промышленного населения за счет земледельческого, в результате чего увеличивается удельный вес грузин среди городских рабочих, хотя приток рабочей силы из соседних областей, из России и из-за границы (Иран, Турция) по-прежнему был немалым.

Согласно данным переписи 1897 г. о распределении рабочих по месту рождения, из 118,6 тыс. человек, занятых во всех видах хозяйства Грузии, уроженцами Тифлисской и Кутаисской губерний было 85,6 тыс., т, е. 72,2%; других губерний империи — 19,8 тыс., т. е. 16,7%; за границей (главным образом Турции) родилось 13,2 тыс., т. е. 11,1%[23].

Как видно, процент местных рабочих (преимущественно грузин) к этому времени уже был значительным. Рядом с грузинами бок о бок трудились представители разных национальностей. Общность классовых интересов сплотила их в мощный отряд рабочего класса, являющийся частью российского пролетариата.

 


[1] Здесь не учтены занятые в т. н. «кустарных» и «ремесленных» заведениях многочисленные работники, а также строительные рабочие. В 40-х гг. таковых в Грузии было около 6—7 тыс., а к середине 60-х гг. — не менее 8 тыс. человек. Включая последних, все рабочее население Грузии в середине 60-х гг. достигало 10—12 тыс. человек.

[2] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 315.

[3] Хоштариа Э. В.* Развитие промышленности и формирование рабочего класса Грузии XIX века. Кн. I—II. Тбилиси, 1966—1968.

[4] Хоштариа Э. В. Очерки социально-экономической истории Грузии. Тбилиси, 1974, с. 184—185.

[5] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 1717.

[6] ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 30, д. 52, л. 226—230.

[7] Робакидзе А. И.* Некоторые стороны быта рабочих чиатурской марганцевой промышленности. Тбилиси, 1953, с. 24.

[8] ЦГИАОР, ф. ДПОО, оп. 1890, д. 4, ч. 31, лит. А, л. 2—4.

[9] ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 30, д. 52, л. 17—24.

[10] Мествиришвили А. И. Формирование рабочего класса г. Тбилиси и первые шаги его революционного движения (1880—1900 гг.). Тбилиси, 1965, с. 10, 12.

[11] ЦГИАГ, ф. 17, д. 4411, л. 4, 7.

[12] ЦГИА СССР, ф. 273, оп, 17, д. 4.

[13] ЦГИАГ, ф. 17, д. 4411, л. 3, 22.

[14] Робакидзе А. И. Указ. соч., с. 23, 26.

[15] Там же, с. 26.

[16] Гулишамбаров С. Обзор фабрик и заводов Тифлисской губернии. Тифлис, 1888, с. 232.

[17] Квали, 1898, №7, с. 113.

[18] Там же, №23, с. 468—469.

[19] Квали, 1895, № 14, с. 15.

[20] См.: Численность и состав рабочих.., т. II.. Спб., 1906, табл. III.

[21] ЦГИА СССР, ф. 22, оп. 2, д. 2926; ЦГИА Укр. ССР. Харьковский филиал, ф. 834, д. 408, л. 13—18.

[22] Численность и состав рабочих..., табл. III.

[23] Распределение рабочих и прислуги...Спб., 1905, табл. II.


§5. ТОРГОВЛЯ И КРЕДИТ

 

Если в течение первой половины XIX. в. внешнеторговый баланс Грузии оставался пассивным, то уже с 70-х гг. наблюдается быстрый рост грузинского экспорта. В 80-е гг., когда начинается интенсивный вывоз кукурузы и марганца, внешнеторговый баланс Грузии приобретает активный характер, экспорт во многом превосходит импорт. Основанная на товарном хозяйстве отраслевая специализация, углубление общественного разделения труда, далеко зашедшее в крестьянскую среду социальное расслоение обусловили необходимость значительного расширения внутреннего рынка. Росла потребность населения в промышленных товарах — предметах личного потребления и средствах производства. Возросший спрос на предметы первой необходимости удовлетворялся в Грузии за счет товаров, ввозимых из России и европейских стран.

В 70-х гг. среднегодовая стоимость товаров, поступавших в тбилисскую таможню из европейских стран, составляла 2 596 000 руб.[1] В то же время в таможни Западной Грузии (Гудаута, Очамчире, Сухуми, Редут-Кале, Поти, Шекветили и Ахалцихе) ежегодно ввозили товаров на 1 843 032 руб.

В 80-х гг. среднегодовая стоимость ввозимых из европейских стран товаров колебалась в пределах 1—2 млн руб. В 90-х гг. эта цифра возросла до 6 464 688 руб. Резкий подъем торговых операций вызван, с одной стороны, развитием горнорудной и обрабатывающей промышленности Грузии и, с другой стороны, сравнительно слабым развитием тяжелой промышленности в самой России. 45% стоимости ввозимых из стран Европы товаров приходилось на долю жестяных листов, предназначавшихся для нефтяной тары на вывозимую из Батуми нефть. В частности, из 9 043 492 руб. стоимости ввезенных в 1896 г. европейских товаров 4 167 960 руб. приходилось только на жестяные листы. Для тех же целей употреблялось олово стоимостью в 290 073 руб., свинец — 96 643 руб., цинк — 2 907 руб., проволока — 139 656 руб.[2] и др. В том же году было приобретено сельскохозяйственного инвентаря, паровых двигателей, вообще машин всех видов на 670 605 руб. Текстильные товары и сахар почти уже не поступали из Европы. Возросший спрос на эти товары удовлетворяла русская промышленность.

В 70-х гг. в порты Западной Грузии каботажными путями из внутренних губерний России было завезено товаров стоимостью на 4 393 526 руб. Из них 1 101 121 руб. составляла стоимость текстильных изделий, остальное приходилось на сахар, зерно, галантерейные товары, спирт, чугунные и железо-скобяные изделия, посуду, мыло, медикаменты, лес, мебель и др.

В конце 70-х гг. стоимость товаров, ввозимых речными путями, выросла вчетверо и равнялась 16 666 447 руб. К концу же 80-х гг. — 22 425 950 руб. Часть привезенных из России товаров предназначалась для вывоза в Персию, куда отправлялось муки на 1 800 000 руб. и железа на 2 300 000 руб.

Грузия, со своей стороны, поставляла на внутренние и внешние рынки все больше товаров местного производства. Все районы Грузии принимали участие в торговле на внутренних и внешних рынках, поставляя товары, характерные для их хозяйств. Кахети снабжала рынки вином, Картли — зерном, фруктами, овощами и вином, Имерети — вином, шелковичными коконами, продуктами птицеводства; Гурия и Мегрелия — кукурузой и шелковичными коконами, Абхазия — табаком и кукурузой; а горцы — продуктами животноводства. К концу XIX в одна лишь Кутаисская губ. поставляла на рынок товаров на 11 млн. руб. (зерно, вино, шелк, коконы, табак и др.). Впрочем, примерно столько же получала Восточная Грузия от реализации только вина и винограда, не говоря уж об остальной сельскохозяйственной продукции. Особое значение придавалось в Грузии торговле вином. Производство вина, которое носило в течение почти всего XIX в. товарный характер, начиная с 70-х гг., с появлением железных дорог и удобных путей сообщения, стало самой доходной отраслью.

В 70-х—90-х гг. в Москве, Петербурге, Ставрополе, Владикавказе, Одессе и др. городах России в большом количестве реализовывались грузинские вина. Активную деятельность развернули винные склады торговых домов «Кн. Мухранского и компании», «Захария Джорджадзе и компании» и др. Удельное ведомство изготовляло 1,5 млн. бутылок вина, предназначенных, в основном, для реализации в городах России. Следует отметить, что производимая в Грузии товарная продукция вина сбывалась, в основном, на внутреннем рынке. В 1894 г. в Западной Грузии (в основном в Кутаисском и Шорапанском уездах) было изготовлено 4 800 000 ведер вина, из коих 2 362 000 ведер вывезли на рынок. В 1894 г. в Восточной Грузии было произведено 5 837 445 ведер вина, на рынок было поставлено 3 253 797 ведер, доход от продажи вина составил 5 331 051 руб.[3]

В 80-е—90-е гг. в зерноводческом хозяйстве Грузии особое место занимала торговля кукурузой. В 1881 г. из Западной Грузии в европейские страны вывезли 858 008 пудов кукурузы, в 1882 г. — 1 806 000 пудов, в 1883 г. — 1 651 000 пудов, в 1884 г. — 5 113 000 пудов. В последующие годы среднегодовой экспорт кукурузы достигал 5—6 млн пудов, доход от продажи кукурузы составлял в среднем 3—4 млн руб. в год.

В конце 90-х гг. экспорт кукурузы значительно сокращается. Причиной тому было появление на мировом рынке дешевой американской кукурузы.

Вместе с сокращением экспорта кукурузы наблюдается рост спроса этого продукта внутри страны. Быстрое развитие птицеводства требовало большого количества зерна.

В горных районах Восточной Грузии развивалось животноводство. Его продукты продавались как на внутреннем, так и на внешнем рынках. С установлением железнодорожного сообщения из Закавказья за границу стали вывозить в большом количестве шерсть. В 1870 г. из Потийского порта вывезли 58 586 пудов шерсти на 413 307 руб., в 1871 г. — 111 948 пудов на 977 200 руб., в 1872 г. — 114762 пудов на 807 742 руб.[4] К концу 70-х гг. ежегодные доходы от продажи шерсти составляли 1 300 000 руб.[5] В 80-х—90-х гг. среднегодовой вывоз шерсти из Закавказья достиг 170—200 тыс. пудов, 1/3 всей вывозимой из Закавказья шерсти приходилась на Тифлисскую губернию.

К концу 90-х гг. значительное количество шерсти продавалось и на внутреннем рынке.

Сигнагский, Тианетский, Душетский, Борчалинский и Ахалкалакский уезды снабжали внутренние, главным образом тбилисский, рынки и другими продуктами животноводства. Из Борчалинского уезда ежегодно вывозили на продажу 6220 пудов швейцарского сыра, 935 пудов сливочного масла, 10 000 пудов овечьего сыра, 15 000 пудов топленого масла, 15 000 голов крупного рогатого скота и 30 000 овец[6]. Из Ахалкалакского уезда на рынок привозили мясопродукты общей стоимостью на 62 000 руб.[7] Тианетский уезд реализовывал на тбилисском рынке сыр и масло на 100 000 руб. и др. Тбилиси ежегодно употреблял 300—350 тыс. голов домашних животных[8].

С 1891 г. Грузия начинает вывозить в большом количестве в западноевропейские и портовые города России продукты птицеводства, в частности яйца. К концу 90-х гг. среднегодовой доход от реализации яиц в Кутаисской губ. достиг 1,2 млн руб.[9] С 1898 г. в Батуми и Гори были основаны иностранные фирмы по закупке яиц, которые продавали их на рынках Лондона, Гамбурга, Берлина и Парижа. Птица же распродавалась в городах Грузии и всего Закавказья.

В связи с повышением таможенного тарифа на иностранный табак, с 70-х гг. XIX века в Грузии быстро начинает развиваться табаководство, продукция которого почти целиком шла рынок. Половина выращенного в Западной Грузии табака обрабатывалась на местных фабриках, остальная часть посылалась в города России. В 1898 г. из 17 647 пудов выращенного в Абхазии табака 102 908 пудов, почти 2/3 всего урожая, было вывезено на рынки России.

Одним из экспортируемых товаров Закавказья был шелк-сырец. Его вывозили за границу и в Россию. Участие Грузии в экспорте шелка из-за болезни шелковичных червей в 70-х— 80-х гг. было незначительным. В 90-х гг. в связи с распространением здоровых семян шелковичных червей в Грузии (в Сенакском, Зугдидском, Озургетском и Кутаисском уездах) происходит быстрый рост товарного производства шелка-сырца. Уже в 1895 г. из заготовленных в Кутаисской губ. 2800 пудов шелковичных коконов было продано 5210 пудов коконов и 1200 пудов шелковой пряжи. В 1899 гг. из Кутаисской губ. было продано 61 600 пудов шелковых коконов. В начале 900-х гг. Кутаисская губ. поставляла на рынок в среднем 50 000 пудов шелковичного кокона стоимостью в 1,3 млн руб.

Плоды и овощи почти целиком продавались на внутренних рынках. Города Грузии потребляли постепенно все большее количество плодов и овощей. На первых порах торговое плодоовощеводство развивалось в предместьях крупных городов — Тбилиси, Кутаиси, Батуми и др. Проведение железных дорог способствовало развитию плодоовощеводства и в дальних районах Грузии.

В 1894 г. в Восточной Грузии фруктовые сады занимала площадь 5202 дес., урожай фруктов составил 248 898 пудов, из них продано было 167 835 пудов на 120 987 руб.[10] Поставщиками фруктов на рынки были, в основном, Горийский, Ахалцихский и Ахалкалакский уезды.

В Западной Грузии торговым плодоводством занимались в основном, в Кутаисском уезде и во вновь присоединенных Артвинском и Батумском округах. В 1894 г. в Кутаисском уезде доход от продажи фруктов равнялся 93 765 руб., в Артвинской области — 58 600 руб., в Батумской области — 19 400 руб.[11]

Поставщиками овощей — картофеля, капусты, лука, огурцов, фасоли и др. — были Борчалинский, Горийский и Тбилисский уезды. Отсюда овощи вывозили в города Западной Грузии.

В 1894 г. в Восточной Грузии было произведено 987 661 пудов овощей, от продажи которых было выручено 339 645руб.

В конце XIX в. во внешней торговле Грузии значительное место занимал вывоз чиатурского марганца, В 1897— 1900-х гг. за границей было продано 102 808 823 пудов марганца. К этому времени чиатурский марганец уже занимал на мировом рынке господствующее положение.

В течение 80-х гг. добыча чиатурского марганца находилась в руках грузинских промышленников, вывоз же его производился через посредство иностранных экспортеров.

Значительное место во внутренней торговле Грузии занимали и товары местного фабрично-заводского и ремесленного производства. К концу 80-х гг. на местных фабриках, заводах и мастерских производили товара на 5 938 000 руб., который реализовывался в пределах самой Грузии. К концу 90-х гг. товары, изготовленные на местных фабриках и заводах, в значительном количестве начали вывозить в различные области России.

Товарооборот на ярмарках Восточной и Западной Грузии не соответствовал масштабу внутренней торговли Грузии. В Восточной Грузии ярмарки устраивались в Горийском (Сурами, Цхинвали, Арбо, Ахалкалаки, Меджврисхеви, Руиси, Эртацминда) и Телавском (Алаверди, Шуамта) уездах. В Западной Грузии ярмарки были в Сенакском, Зугдидском, Озургетском и др. уездах. На этих ярмарках продавались местный и привозной товар. К концу 80-х гг. годовой товарооборот ярмарок в Грузии составлял приблизительно 300 000 руб.

Строительство железных дорог в Грузии и установление прочных торговых отношений между отдельными районами способствовали сближению города с деревней. Примитивные деревенские ярмарки теряли свое значение. Их место занимала капиталистическая постоянная торговля. К концу XIX в. во всех городах Грузии и в более или менее крупных деревнях было много промтоварных и продовольственных магазинов и лавок, производивших постоянную торговлю. Годовой товарооборот одних лишь текстильных магазинов в Тбилиси достигал 3 162 800 руб., в Батуми товарооборот продовольственных и промтоварных магазинов и складов составлял 5 985 600 руб., в Поти — 668 400 руб., в Сухуми — 279 700 руб., в Сигнаги — 468 000 руб., в Телави — 433 000 руб., в Ахалцихе — 366 000 руб., в Гори — 198 100 руб. и т. д.

В послереформенный период возникло много маленьких городов, торговые операции которых выглядят довольно внушительно. Таковы были города: Квирила, товарооборот которого составлял 10 071 500 руб., Чиатура, товарооборот — 397 600 руб., Зугдиди — 129 400 руб., Сачхере — 126 000 руб., Абаша — 155 900 руб., Новый Сенаки — 145 000 руб., Чхари— 74 500 руб., Цхинвали — 53 500 руб., Хашури — 68 100 руб. и др.

В торговых центрах, городах, деревнях и селах обосновались торговцы-скупщики, посредством которых производилась торговля винодельческой, шелковой, животноводческой продукцией.

В 70-х—80-х гг. почти вся торговля вином находилась в руках торговцев-скупщиков, которые навязывали непосредственным производителям выгодные для себя цены. То же самое происходило и в торговле шелковичным сырьем. Торговцы заведомо задерживали скупку у крестьян сырья, чтобы затем приобрести его по низкой цене. Приблизительно такое же положение было и в других сферах торговли сельскохозяйственными продуктами домашнего промысла.

Начиная с 90-х гг. возникают тенденции сокращения посреднической роли торговцев-скупщиков во внутренней торговле Грузии. Производители стараются отныне гарантировать реализацию своих товаров.

К 80-м гг. крупные помещики сами стали заниматься вопросами реализации вина. В Тбилиси открылись торговые дома по продаже грузинских вин. Существовало товарищество, куда входили помещики 3. Джорджадзе, Багратион-Мухранский и др. Они продавали вина как собственного производства, так и скупленные ими у других виноделов.

В 90-х гг. вышеперечисленные и др. помещики значительно расширяют свои торговые операции. Кроме того, князья Н. Чолокашвили, Вахвахишвили и др. основывают крупную фирму по продаже вина под названием «Кахети». Товарищество было организовано на основе акционерного паевого капитала. В 900-х гг. общество имело свои отделения в Москве, Петербурге, Баку, Ашхабаде и Ташкенте.

В середине 90-х гг. наметились определенные сдвиги и в торговле шелком-сырцом. В 1894 г. в г. Хони (Кутаисский уезд) было создано «Первое товарищество шелководов Кутаисской губернии». И это товарищество было организовано на основе акционерного капитала. Задачей общества была скупка и реализация шелковичного кокона. В 1897 г. возникло товарищество такого же типа под названием «Посредник». Товарищества шелководов были созданы в городах Кутаиси и Сенаки. Эти объединения успешно конкурировали со скупщиками коконов, не давая им возможности снижать цены.

На рубеже XIX—XX вв. в Тбилиси существовали промышленно-акционерные общества, занятые не только производством, но и реализацией товаров. «Акционерное общество кожевенного и комвольного производства» ежегодно выпускало продукцию на 2 083 760 руб.[12] Общество имело в городах торговые учреждения для оптовой и розничной торговли, большой склад и три подвала. В Тбилиси существовало также акционерное общество по производству постного масла, мыла с свечей с основным капиталом в 500 000 руб. Общество ежегодно продавало готовую продукцию на 570 549 руб. Акционеров общество табачной фабрики под названием «Мир» продавало ежегодно продукцию на 520 740 руб. Акционерные общества, основанные виноделами, шелководами и др. промышленниками, указывали на то, что торговый капитал, теряя вою независимость, превращался в агента промышленного капитала. Победа капиталистического способа производства была связана с объединением в руках промышленного капитала функций производства с функциями торговли.

Промышленные и торговые капиталисты Грузии в целях ускорения производственного оборота и реализации продукции прибегали к безналичному расчету. Векселя участвовали в обороте наравне с деньгами. Но для расширенного капиталистического воспроизводства недостаточно было наличие коммерческого кредита. Все более остро чувствовалась необходимость банковского кредита.

В 1866 г. в Тбилиси открылось отделение Государственного банка. В 1871 г. был основан Тифлисский коммерческий банк, в 1873 г. — Общество взаимного кредита, в 1874 г. — Тифлисский дворянский поземельный банк. В 1875 г. приступил к операциям Кутаисский дворянский поземельный банк.

В 80-х—90-х гг. постепенно росло число кредитных учреждений. Отделения Государственного банка открылись в Батуми и Кутаиси. Общества взаимного кредита были основаны в Поти, Кутаиси, Чиатура и во многих других городах и селах Грузии. В деревнях возникали ссудо-сберегательные товарищества. Поле действия ростовщического капитала постепенно сужалось. Крупные купцы-ростовщики были вынуждены примириться с новыми условиями, перестроить свою деятельность на капиталистический лад. В 80-х гг. XIX в. только в Тбилиси действовало 7 торговых домов капиталистического типа и 5 вексельных бюро, оборот которых составлял 17 млн руб.

Особенно широкую и активную деятельность развернули тбилисские кредитные учреждения. Среди них выделялся Тифлисский коммерческий банк, основанный известными во всем Закавказье крупными тбилисскими купцами, промышленниками и предпринимателями. Основной капитал банка составлял 500 000 руб. В последующие годы правление банка выпустило дополнительные акции и повысило основной капитал до 1 млн руб. С 1872 г. по 1896 г. операции Тифлисского коммерческого банка по дебету и кредиту с 15 млн руб. возросли до 157 млн руб. Банк производил дисконт векселей, прием вкладов, выдачу ссуд и др. операции. В 1874 г. выданные банком ссуды составили 1,4 млн руб., в 1896 г. — 16 млн руб. В 1886 г. Тифлисский коммерческий банк открыл отделение в Баку, а в 1890 г. — в Батуми[13].

В начале деятельности поземельного банка целью его была выдача сельскохозяйственных кредитов. Но в условиях подъема торговли и промышленности и роста городов он взял на себя некоторые функции коммунальных и коммерческих банков. С 1875 г. по 1900 г. Тифлисский земельный банк выдал на 45 млн руб. долгосрочных и на 5 млн руб. краткосрочных, ссуд, 80% которых приходилось на городских жителей. В тот же период Кутаисский земельный банк под залог имений выдал ссуду на 2,5 млн руб., а под залог имущества городских жителей — 7,2 млн руб.[14]

Грузинские кредитные учреждения выполняли значительную роль в системе капиталистического хозяйства. Они выполняли посреднические и другие расчетные операции между различными группами капиталистов. Интересы промышленных, торговых и банковских капиталистов совпадали. Все вместе занимались эксплуатацией трудового народа, деля между собой прибавочную стоимость, созданную неоплаченным трудом рабочих.

 
[1] ЦГИАГ, ф. 378, оп. 1, д. 11544.

[2] Там же, ф. 17, оп. 1, д. 9625.

[3] ЦГИАГ,ф.17,оп. 1, д.1460.

[4] ЦГИАГ, ф. 378, оп. 1, д. 1154, л. 146, 149.

[5] Там же, д. 12108, л. 3.

[6] РТКЭЖДК, с. 112, 185.

[7] ЦГИАГ, ф. 17, оп. 1, д. 669.

[8] Там же, д, 3734, 1712.

[9] Гугушвили П. В.* Экономическое развитие Грузии и Закавказья в XIX в., т. III. Тбилиси, 1959,с. 634, 636—637.

[10] ЦГИАГ, ф. 17, оп. I, д. 1460, л. 24.

[11] Там же. ф. 12, оп. 1, д. 1461.

[12] ЦГИА СССР, ф. 22, оп. 4, д. 429.

[13] Гугушвили П. В.* Экономическое развитие Грузии и Закавказья, т. II. Тбилиси, 1956, с. 366—375.

[14] Швелидзе Н.* Из истории социально-экономического развития Грузии. Тбилиси, 1967, с. 83—84.


§ 6. РАЗВИТИЕ ГОРОДОВ И ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННЫХ МЕСТЕЧЕК

 

После буржуазных реформ развитие городов Грузии, по сравнению с предыдущим периодом, происходит на совершенно новой экономической основе. Главной характерной чертой городов капиталистической эпохи становится развитие в них крупной промышленности и концентрация широкомасштабной торгово-коммерческой деятельности, на основе чего формируются основные классы капиталистического общества — буржуазия и пролетариат. В этот же период отмечается возникновение крупных местечек и сел, которые превращаются в места преимущественно посреднической торговли и мелкого товарного производства, проявляющего тенденцию капиталистического развития.

О росте городского населения в пореформенной Грузии можно судить по нижеприведенной таблице 15 (см. с. 314)[1].

Данные таблицы свидетельствуют, что по сравнению с 1865 г. население городов Восточной Грузии (исключая Тбилиси) растет сравнительно быстрым темпом. Однако, ввиду

Таблица 15

 

Таблица 16

 

Следовательно, если непосредственно после реформы городское население растет почти одновременно с ростом всего населения (за 1865—1886 гг. городское население выросло на 44,7%, а все население Грузии на 49,5%), то в дальнейшее темп роста городского населения значительно повышается. Если в 1887—1897 гг. все население выросло на 17,1%, то городское население увеличилось на 71,7%.

В пореформенный период, в связи с развитием буржуазных отношений на селе, углублением социальной дифференциации крестьянства, растет процесс притока сельского населения в города.

Данные переписи 1897 г. о делении городского населения по месту рождения предоставляют нам возможность воспроизвести примерную картину соотношения местного и пришлого населения в городах, а также установить, преимущественно из каких районов пополнялось городское население Грузии[2]

На вышеотмеченные вопросы дает ответ следующая таблица.

 
Таблица 17

Из данной таблицы явствует, что среди городского населения выходцы из сельских мест (сельские уроженцы) собственно Грузии (как Западной, так и Восточной) составляли 27% всего городского населения, т. е. гораздо больше половины уроженцев собственно городов (44,4%), почти столько же, сколько было пришельцев из других губерний и стран (29%). Особенно сильным был приток сельского населения в г. Тбилиси и в города Западной Грузии. Проживавшие в г. Тбилиси сельские уроженцы составляли 23,4% всего населения города, более половины количества рожденных в самом городе (43,6%) и немногим меньше, чем пришельцы, из других мест (32,9%). В городах Западной Грузии рожденные в селениях жители составляли 41,4%, почти вдвое превышая городских уроженцев (22,6%), а также в значительной степени превалируя над пришельцами из других мест (32,3%).

Таким образом, не вызывает сомнения, что население городов Грузии пореформенного периода в значительной степени росло за счет собственного сельского населения, затем следуют выходцы из России, Ирана и Турции и соседних кавказских областей.

Как уже было отмечено выше, рост населения городов в пореформенный период соответствовал их промышленному и торговому значению в хозяйственной жизни. Если Тбилиси, Батуми и частично Кутаиси превратились в крупные промышленные и торговые центры, а г. Поти приобретает значение важного портового города, остальные города как Восточной, так и Западной Грузии (Гори, Телави, Сигнаги, Ахалцихе, Ахалкалаки, Зугдиди, Озургети, Сухуми) оставались, в основном, уездными административными центрами, в которых господствовало мелкое товарное производство и посредническая торговля небольшого масштаба.

По числу магазинов и мелких мастерских выделялся г. Тбилиси. Здесь только промышленными товарами (мануфактура, галантерея, одежда, обувь, ковры, мебель, железо-скобяные изделия, ювелирные изделия и т. п.) торговали около 370 заведений, с общим годовым оборотом свыше 7 млн. руб. Среди них были и такие, оборот которых составлял от 100 тыс. до полумиллиона руб. Если учесть и существовавшие в Тбилиси многочисленные продовольственные магазины и питейные заведения, а также до 700 лавок мелочников, торговавших в некоторых случаях на сумму до 5 тыс. руб., годовой оборот торговли в Тбилиси составлял 10—12 млн. руб. Эти данные, хотя и несколько заниженные, тем не менее создают некоторое представление о торговом значении города с.78-тысячным населением, где на душу приходилось товаров более чем на 150 руб.

В 1888 г. в Тбилиси было учтено 2175 мелких мастерских (портняжных, шапочных, обувных, кузнечных и т. п.), которые удовлетворяли спрос местных жителей на эти товары, которые, как правило, не ввозились извне и не изготовлялись на месте фабричным способом, либо были недоступны для широких слоев населения.

По количеству торговых заведений и мелких промышленных предприятий за Тбилиси следовал г. Батуми, хотя разница между ними была значительной. Годовой оборот 104 сравнительно крупных торговых заведений г. Батуми равнялся примерно, 2 млн руб.; количество мелких предприятий здесь достигало 300. В Кутаиси оборот 147 торговых заведений составлял 1,5 млн. руб., число мелких заведений не превышало 300.

В городах Тбилиси, Батуми, Кутаиси были сосредоточены различные банки и их отделения, конторы и агентства торговых обществ и компаний, обороты которых составляли миллионы руб. Подобные учреждения особенно были характерны для г. Поти, через который преимущественно вывозилась чиатурская марганцевая руда, хотя сам город не отличался промышленным развитием и значительной торговлей.

В остальных городах Грузии насчитывалось 30—50 торговых заведений с годовым оборотом в 200—300 тыс. руб. Количество мелких промышленных предприятий здесь составляло 100—200. Этим и ограничивалось их торогово-промышленное значение.

Для экономического развития Грузии пореформенного периода было характерно возникновение и развитие торгово-промышленных местечек и сел, расположенных в центре наиболее развитых сельскохозяйственных районов, либо на перекрестках дорог и вдоль железнодорожных путей и т. д., обслуживавших определенную область. Их общее число не превышало 100. Некоторые из этих местечек и сел (Квирила, Самтредиа, Ахали-Сенаки, Абаша, Сурами, Цхинвали, Гудаута, Очамчире и др.) приравнивались по своему экономическому и культурному значению к уездным городам.

Постоянная торговля не только в городе, но и на селе вытесняет ярмарочную торговлю — пережиток феодального строя.

В пореформенный период, в связи с буржуазным развитием страны, значительные изменения происходят в социальном составе городского населения. В то время как в крупных промышленных и торговых центрах — Тбилиси, Батуми и отчасти в Кутаиси, а также в Чиатурском промышленном районе имело место формирование крупной буржуазии и промышленного пролетариата, в остальных городах и торгово-промышленных местечках и селах, где господствовало мелкое товарное производство и небольших масштабов торговля, ведущую роль играли мелкобуржуазные слои, хотя они были характерны и для промышленных городов, в том числе и для Тбилиси. Мелкобуржуазный слой населения в г. Тбилиси складывался из многочисленных мелких товаропроизводителей — «кустарей» и «ремесленников», и мелких торговцев, причисляемых к сословию «мещан» или вообще «горожан». Что же касается т. н. «крестьянского» населения городов, оно в пореформенный период окончательно теряет присущие для феодального сословия признаки и превращается в резерв пополнения либо городского мелкобуржуазного слоя (вышедшие из крестьян торговцы и ремесленники), либо городской бедноты — пролетарского и полупролетарского слоя.

Под проживавшими в городах «крестьянами» подразумевались в основном недавние выходцы из сельских мест, пока не причисленные к горожанам. Проживавшие в Тбилиси «крестьяне» (26 683 души) по своему первоначальному местожительству делились следующим образом: пришельцев из Кутаисской губернии было 2754 души (в том числе 329 женского пола), собственно из Тифлисской губернии—11 715 душ (в том числе 5286 женского пола). Из других закавказских губерний и из России — 11 614 душ.

Таким образом, в городах Грузии пореформенного периода имел место интенсивный процесс формирования классов капиталистического общества — буржуазии и пролетариата. Городская буржуазия состояла из крупных и средних промышленников и купцов (потомственные и личные почетные граждане, гильдейское купечество), а также и из мелкобуржуазных элементов (владельцы лавок и мелких промышленных предприятий, обладающие средствами производства «ремесленники»). Последние фактически стояли на грани между буржуазным слоем и пролетариатом. Промышленный пролетариат состоял из фабрично-заводских рабочих и прочего рабочего люда — лишенных средств производства ремесленников (подмастерьев и учеников), поденщиков и чернорабочих, транспортных рабочих, занятых в торговых предприятиях работников и т.д., существовавших за счет продажи своей рабочей силы.

 


[1] Хоштариа Э. В. Очерки социально-экономической истории Грузии, Тбилиси, 1974, с. 174.

[2] Хоштариа Э. В. Указ. соч., с. 176 и др.



РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1877 — 1878 гг. И ГРУЗИЯ

 

В 70-х гг. XIX в. Восточный вопрос снова оказался в центре международных отношений. С новой силой разгорелась борьба европейских государств за раздел турецкого наследства. Австро-Венгрия, стремившаяся к захвату Боснии и Герцеговины, опасалась роста влияния России на Балканах. Господствовавшая на турецких рынках Англия всеми силами противилась стремлению России захватить проливы Босфор и Дарданеллы. Германия всячески содействовала обострению Восточного вопроса, так как это предоставляло ей свободу действия в Центральной Европе.

В 1875 г. в Боснии и Герцеговине вспыхнуло антитурецкое восстание. Вскоре к восстанию присоединились Болгария, Сербия и Черногория. Это движение южнославянских народов против своих поработителей имело национально-освободительный характер и было враждебно встречено Англией и Австро-Венгрией, стремившихся всеми силами помешать созданию самостоятельных славянских государств на Балканах, придерживавшихся русской ориентации. Англия совместно с Австро-Венгрией всячески помогала Турции в подавлении восстания.

Совершенно противоположную позицию в отношении славянского национально-освободительного движения заняла Россия. Как только в России стало известно о восстании балканских славян, идея оказания помощи братьям-славянам охватила широкие слои русского общества. На Балканы через посредство организованного в Москве Славянского комитета были направлены отряды добровольцев, а также многочисленные денежные пожертвования. Царское правительство не решалось вначале открыто вмешиваться в балканские дела. Но, вместе с тем, оно не препятствовало усиливавшемуся добровольческому движению жителей империи по оказанию помощи восставшим славянам. В то же время правящие круги России опасались, как бы это невиданное дотоле единодушие народных масс не пришло в конфликт с правительственной позицией. Поэтому правительство не могло не считаться с общественным мнением, сложившимся в России по поводу балканских событий. Самодержавие втайне стремилось к изгнанию турок с Балканского полуострова и к захвату проливов. Поэтому после провала попытки великих держав закончить кризис мирным путем Россия объявила 24 апреля 1877 г. войну Турции.

Грузинский народ с сочувствием встретил весть об объявлении войны Турции, ибо надеялся, что она повлечет за собой освобождение Юго-Западной Грузии от турецкого ига. Идея восстановления исторических границ Грузии при содействии России имела глубокие корни в грузинской общественности.

С первых же дней войны грузинские патриоты стали налаживать связи с т. н. Турецкой Грузией. Накануне войны Юго-Западную Грузию посетили известные общественные деятели — Д. Бакрадзе, Г. Казбеги, М Гуриели, А. Меписашвили, И. Кереселидзе, Г. Церетели и др. И. Кереселидзе имел свидание с выдающимся деятелем Аджарии Шериф-беком Химшиашвили, мечтавшим о воссоединении Юго-Западной Грузии с матерью-родиной. Он только выжидал удобного момента для начала всеобщего восстания против турок.

В 1878 г. турецкое правительство потребовало от жителей Аджарии вступления в турецкую армию и участия в подавлении герцеговинского восстания. Аджарцы, давно томившиеся под тяжелым турецким игом, решительно отказались от выполнения султанского приказа. Так началось восстание турецких грузин[1]. В связи с этими событиями корреспондент газеты «Дроэба» писал, что высшие оттоманские власти послали судью Ибрагима Ага для выяснения причины восстания, однако народ отказался от встречи с ним, заявив, что, они «не желают являться в такой суд, где кроме несправедливости и взяток ничего найти нельзя и что судья может поэтому убираться восвояси»[2]. Известие об антитурецком восстании аджарцев, было встречено с глубоким удовлетворением грузинской общественностью. Сергей Месхи писал Ек. Меликишвили за границу: «Как ты находишь восстание турецких грузин в Кобулети? ...хотя бы у них что-нибудь вышло. Можно лишь мечтать о том, чтобы Турция распалась, и тогда эти наши грузины, которых там столько же, сколько и в Российской Грузии (т. е. свыше одного миллиона), снова воссоединились бы с нами»[3].

Илья Чавчавадзе, пристально следивший за развертыванием событий в Турции, признавал вполне возможным воcсоединение юго-западных грузинских земель с матерью-родиной: «Нас вовсе не смущает... то обстоятельство, что наши братья, живущие в Турецкой Грузии, сегодня исповедуют мусульманскую веру. Лишь бы поскорее настал тот счастливый день, когда мы снова, соединимые воедино... и грузин снова по-братски примет в свои объятия давно потерянного своего брата. Он с радостью возвратит его в лоно наших общих отцов и дедов. И если необходимо, чтобы слезам радости, вызванным этим обстоятельством, предшествовало бы пролитие крови во имя освобождения угнетенных наших братьев, то разве найдется среди нас хоть один человек, который бы дрогнул перед необходимостью пожертвовать жизнью за то, во имя чего наши прославленные отцы и деды проливали свою кровь каплю за каплей в течение более чем двух тысяч лет»[4].

Для восстановления исторических границ Грузии действительно стало необходимым пролитие крови. К войне против Турции шли приготовления не только в частях регулярной русской армии, но и среди грузинских ополченцев.

Правительство России возлагало большие надежды на местное население. Когда командование приступило к формированию грузинского ополчения (милиционеров), то значительная часть жителей по собственному желанию записывалась в отряды добровольцев. Газета «Дроэба» сообщала, что в Шорапанском уезде число желающих поступить в ополчение было больше, чем того требовали власти. Особенное воодушевление охватило жителей Гурии — непосредственных соседей Турецкой Грузии, которые с энтузиазмом записывались в ополчение. Участник этой войны И. Макашвили, посвятивший специальный труд боевым действиям гурийской милиции, сообщает, что молодежь со слезами на глазах умоляла записать их в ополчение и послать на поле брани.

В условиях подобного воодушевления населения формирование частей милиции происходило без всяких препятствий. К началу войны в Закавказье уже бышо создано 8 пеших и 3 конных полка, 6 пеших отрядов, 4 конных дивизиона и 3 пешие сотни. Отсюда грузинскими ополченцами были скомплектованы 6 пеших отрядов, 1 конный полк, 2 дивизиона и 2 сотни. На театр военных действий были отправлены приблизительно 30 тыс. грузинских ополченцев[5].

К началу войны русская армия на Кавказе насчитывала 180 тыс. солдат и 400 орудий. На Кавказско-Малоазиатский театр войны были направлены 60 тыс. солдат и офицеров. В военных операциях регулярной армии активно участвовали грузинские, армянские и азербайджанские милиционеры.

Согласно плану наступления, действующий корпус Кавказской армии был разделен на четыре части: одна выступила в поход по направлению Озургети—Батуми, другая—Ахалцихе—Ардаган, третья—Александрополь—Карс и четвертая—Ереван—Баязет. Во главе озургетской части войск был поставлен ген. Оклобжио, ахалцихской— ген. Девель, александропольско-карсской—ген. Гейман и эриванской—ген. Тер-Гукасов. Главнокомандующим действующим корпусом был назначен ген. Лорис-Меликов[6].

Турция была довольно хорошо подготовлена к войне. В четвертом корпусе турецкой армии, который был размещен в сильных крепостях Анатолии, насчитывалось около 60 тысяч человек и множество орудий. Армия была оснащена орудиями крупповской фирмы и ружьями новейшего образца.

С самого начала войны русская армия и закавказские милиционеры начали военные действия непосредственно на территории Турции. Командование русской армии прилагало все усилия к тому, чтобы, во-первых, расположить к себе грузинское и армянское население Турции с тем, чтобы поднять их на борьбу против врага.

Генерал Оклобжио призывал своих солдат, вступивших в Аджарию, не нарушать традиционных обычаев населения и с уважением относиться к народу: «Помните, — говорил он, что перед вами раскинулись долины и горы древней христианской Грузии, тысячи милиционеров и ополченцев которой стоят в настоящее время в наших рядах и воюют против общего врага»[7].

Наступление русской армии на левом фланге началось довольно успешно. Через 6 дней после объявления войны, 31 апреля 1877 г. части ген. Тер-Гукасова заняли г. Баязет и прилегающую к нему низменность. 10 мая две колонны русской армии во главе с генералами Геманом и Девелем окружили г. Ардаган. На укрепление этого города-крепости, расположенного в верхнем течении р. Куры, турки обратили особое внимание еще со времен Крымской войны. Под руководством европейских инженеров были возведены новые укрепления, где было установлено 95 крупнокалиберных пушек новейшей системы. Ардаган защищал 8-тысячный гарнизон. 16 мая 1877 г. залпы артиллерийской дивизии подполковника Мусхелишвили возвестили об общем наступлении русских войск. Елисаветпольский полк под командованием Амиреджиби, разгромив в кровопролитных боях вражеский лагерь, расположенный на Гелиавердской горе, расчистил тем самым путь к городу для наступавшей русской армии. 17 мая после 2-часового ожесточенного штурма русская армия овладела Ардаганом. Турки оставили на поле боя 2000 трупов, 1000 вражеских солдат утонула в реке и 300 человек были взяты в плен. Взятие Ардагана было важной победой русских войск в войне 1877—1878 гг.[8].

После взятия Ардагана через Артануджи и Артвин открывался путь на Батуми, однако русское командование недооценило выгодность этого направления, начав наступление на Батуми из м. Озургети, а части, одержавшие победу под Ардаганом, направив к Карсу.

Карсская крепость считалась неприступной. Она была расположена на возвышенности, представляя собой комплекс естественных и искусственных укреплений. Русская армия, окружившая крепость, в силу топографических особенностей местности, оказалась лишенной возможности расположить вокруг нее артиллерийские батареи, поэтому штурм крепости должен был быть осуществлен при открытой позиции, игравшей на руку турецкому гарнизону. В ночь с 13 на 14 июня части ген. Давеля предприняли попытку незаметно приблизиться к Карсской крепости и расположить вокруг нее артиллерийские батареи. С другой стороны на крепость были двинуты и части ген. Геймана. Однако это наступление русской армии окончилось неудачей[9]. Русское командование поняло, что осада Карсской крепости была ошибкой, ибо даже овладение ею вовсе не решало стратегической задачи. Было принято решение овладеть Эрзерумом. Однако время для осуществления этого плана было упущено.

В то время, как основные силы русской армии были заняты осадой Карсской крепости, главнокомандующий Анатолийским корпусом Мухтар-паша сосредоточил свои силы в районе Зивина, представлявшем собой важный стратегический пункт, где скрещивались пути, ведущие на Карс, Олтис и Алашкерт.

10 июня Мухтар-паша начал контрнаступление. В битве в Даркарском ущелье его части потерпели жестокое поражение и начали в панике отступать к Эрзеруму. Несмотря на это, положение эриванского отряда оказалось критическим, т. к. противник в три с лишним раза превосходил его численно.

С целью отвлечения внимания турок от эриванского отряда ген. Лорис-Меликов начал наступление на зивинские позиции. Враг действительно оставил Даркарское ущелье, сосредоточив свои войска в районе Зивина. Хотя опасность, нависшая над эриванским отрядом, миновала, однако теперь в тяжелом положении оказались основные силы русской армии, глубоко проникшей на территорию врага и оторванной своих тылов.

Зивинский бой произошел 25 июля. Благодаря своему численному превосходству турки достигли успеха. Центр и правый фланг русских войск были вынуждены отступить. Окрыленные успехом турки вскоре перешли в наступление и постепенно возвратили себе всю территорию, занятую русскими войсками в первый же месяц войны, а также оккупировали часть Эриванской губ.

Таким образом, начиная с июня и до конца сентября 1877 г. положение русской армии на фронте оставалось критическим. Причиной создавшегося положения были признаны разобщенные действия русской армии, разделенной на три колонны и дававшей тем самым врагу возможность маневрирования[10].

Русская армия терпела неудачи также и на Кавказском побережье Черного моря. Правда, части русской армии при помощи грузинских ополченцев, наступая на Батуми, захватили бывшие в турецкой неволе грузинские села Мухаэстате и Хецубани, однако вообще наступление в Аджарии не принесло ожидаемого успеха. Это объясняется отсутствием у русской армии военного флота на Черном море. Турецкие военные корабли бомбили прибрежные русские крепости и беспрепятственно перебрасывали морем на поле боя свежие резервы, необходимые боеприпасы, вооружение и продовольствие. В таких условиях ведение наступательных действий с берегов Черного моря было ошибкой русского командования, однако оно продолжало настаивать на взятии Батуми.

В июне 1877 г. произошел бой у местечка Цихисдзири. Эта крепость считалась неприступной, и ее можно было отстоять даже небольшими силами. Однако турецкое командование направило на защиту Цихисдзири еще 35 тысяч человек. В русском отряде, наступавшем на Цихисдзири, насчитывалось всего 25 тысяч человек. В условиях такого соотношения сил русская армия, естественно, не сумела взять крепость и отступила назад.

11 мая 1877 г. турки, высадив десант близ Гудауты, направили его в сторону Сухуми. Начальник сухумского гарнизона ген. Кравченко действовал нерешительно. Не рискуя вступить в бой с превосходящими силами противника, он сдал город. Турки оккупировали значительную часть Абхазии, спровоцировав «восстание» абхазов против России.

На помощь частям генерала Кравченко был послан ген. Алхазишвили. Решающий бой произошел у местечка Окуми. Враг был разбит и вынужден начать отступление. 1 августа турки оставили Очамчире, а 2 сентября русские войска заняли Сухуми. Вскоре вся территория Абхазии была очищена от оккупантов[11].

Между тем русское командование готовилось к контрнаступлению на Малоазиатском театре войны. Накануне решающего боя на главном участке Кавказско-Малоазиатского театра войны (по направлению Малая Янга—Аладжинские высоты—Кызыл-Тала) русское командование сосредоточило 50 тысяч человек, турки — 37 тысяч.

Генеральное сражение началось 2 октября в районе Аваляра. Бой проходил с переменным успехом. Позиции переходили из рук в руки. На третий день русская армия даже отступила к исходным позициям. Турки, деморализованные огромными потерями и яростными атаками русских, не сумели развернуть активных действий, постепенно уступая инициативу. 14 октября 1877 г. русская армия одержала новую блестящую победу. Решающая же была достигнута 15 октября, в сражении на Аладжинских высотах, в котором были разбиты основные силы турок. В битве турки потеряли ранеными и убитыми 13 тысяч человек. В плен было взято 7 турецких пашей, 250 офицеров и 7 тысяч солдат. С точки зрения военного искусства бои 2—4 и 14—15 октября являлись двумя этапами одной операции, окончившейся полным разгромом т. н. Анатолийского корпуса турок. Русские войска вновь заняли всю территорию до Соганлугских высот[12].

Остатки разгромленного турецкого корпуса во главе с Мухтар-пашой укрылись в Карсской крепости. Мухтар-паша стал спешно собирать войска, чтобы остановить наступление Кавказской армии, которая повела наступление на Эрзерум. Ценой неимоверных усилий Мухтар-паше удалось сосредоточить свои войска в районе Деве-Бойнской горы (20 тыс. человек). 5 ноября 1877 г. русские войска разгромили военные силы турок.

Бой под Деве-Бойном был последним препятствием на пути к Эрзеруму. 10 ноября части русской армии, подойдя к главному городу Анатолии, сделали попытку взять его с ходу. Однако этот штурм, проведенный без соответствующей подготовки, не был успешным.

В то время как одна часть русской армии, преследуя побежденного врага, приближалась к Эрзеруму, вторая — постепенно суживала кольцо вокруг Карса. Правда, войска, наступавшие на Карсскую крепость, несли большие потери, подвергаясь обстрелу из 300 крепостных орудий, однако русские и грузинские воины шли вперед. 18 ноября Карс был взят штурмом[13].

Само по себе взятие Карса имело большое стратегическое значение. После взятия Карса части русских войск были переброшены на другие участки войны, усилив тем самым свою наступательную способность.

Война на данном театре близилась к концу. Однако эти успехи вовсе, не умножались успехами русских войск, наступавших в Аджарии. Русское командование, стремясь исправить положение, составляло планы взятия Батуми. 24 ноября 1877 г. Святополк-Мирский писал царскому наместнику в Тбилиси, что наиболее желанным результатом данной войны является присоединение Батуми и если мы хотим, чтобы во время мирных переговоров Батуми остался бы за нами, то мы обязаны взять его с боя. Ясно представляя себе трудности наступления на Батуми, ген, Святополк-Мирский советовав русскому командованию двинуть армию одновременно из различных пунктов — из Ардагана, Ахалкалаки и Кобулети.

14 декабря 1877 г. Ардаганский отряд, ворвавшись в Шавшети, занял селения Хеви и Хертвиси. 16 декабря русская армия, при помощи населения, освободила г. Артануджи и селе Бацу, вышла на дорогу, ведущую в Батуми. К январю 1878 г. вся Шавшети была занята русскими войсками.

В период боев за Батуми немаловажное значение приобретала позиция местных, аджарских, беков. Самый влиятельный среди них Шериф-бек Химшиашвили, твердо придерживавшийся русской ориентации, выступал за безусловное воссоединение Аджарии с матерью-Грузией. По настоянию Шериф-бека Химшиашвили русские войска перешли в наступление по направлению Ахалцихе—Батуми. Деморализованная турецкая армия потерпела поражение.

Город-крепость Эрзерум оставался единственной надеждой Мухтар-паши. Он сумел несколько усилить свой гарнизон однако русские войска, осаждавшие город, были и многочисленнее турецких и гораздо лучше них вооружены. Три пехотные дивизии и кавалерийские части русских совершенно отрезали 30-тысячный гарнизон и 60 тысяч жителей города от внешнего мира. Несмотря на недостаток в теплой одежде и продовольствии, который испытывали русские войска, а также трудности в связи с вспыхнувшей эпидемией тифа, русское командование готовилось к решающему штурму.

Русская армия добилась выдающихся успехов на Кавказско-Малоазиатском театре войны, однако решающие операции развернулись на Балканах. 10 декабря 1877 г. русская армия сумела взять сильную крепость Плевну, разгромив и уничтожив 50-тысячную армию противника. Сопротивление турок было сломлено. 20 января 1878 г. русская армия, без боя взяла Адрианополь, начав наступление на Константинополь. Турецкий султан был вынужден запросить мир. 31 января было заключено перемирие, а 3 марта подписан Сан-Стефанский мирный договор.

Согласно Сан-Стефанскому мирному договору, независимость получали Болгария, Черногория, Румыния; Россия должна была получить в Европе Бессарабию, в Азии—территорию Юго-Западной Грузии и большую часть Западной Армении вплоть до Соганлугских высот.

В победе России значительную роль сыграл грузинский народ. Он активно участвовал в этой народно-освободительной войне, помогая русской армии как в тылу, так и на театре военных действий. В ходе войны множество грузинских солдат и офицеров показали пример мужества и самоотверженности. Части грузинского ополчения (милиция) героически сражались на фронте бок о бок с регулярными частями русской армии. В длительных и тяжелых боях по направлению к Батуми покрыли себя славой 1-й и 2-й пешие грузинские полки. Со стороны Абхазии во время наступления турецкого десанта героически сражался 1-й и 2-й пехотные полки и регулярный конный полк. Ополченцы отличились в боях за Ардаган и Карс.

Мужество, воинская доблесть и высокие личные качества воинов грузинских ополченцев постоянно заслуживали высокой оценки, восхищения и одобрения русского командования. В этой связи следует привести слова генерала Колюбакина, командовавшего Кобулетским отрядом, действовавшим в боях на Аджарском направлении. «Форсировав довольно стремительную речку Кинтриши и преодолев нескончаемые препятствия, — писал он, — храбрые грузинские воины вели непрерывные ожесточенные бои, предпринимая все новые и новые атаки, и несмотря на то, что враг наносил им значительный урон, они успешно рвались вперед».

Тот же самый генерал писал о 1-м Гурийском отряде, возглавляемом штабс-капитаном Ясеем (Евсеем) Гуриели: «Все воздают должное незабываемому героизму Гурийского отряда, который в эти дни, постоянно находясь на передовой в качестве нашей легкой пехотной части, лучше знакомой с местностью, вынес на своих плечах все тяготы войны»[14].

История не забудет героизма и самоотверженности шестнадцати грузинских крестьян из селения Лихаури, которые, записавшись в добровольцы в первый же день объявления войны, в течение 5 месяцев доблестно сражались за воссоединение Аджарии с матерью-Грузией. Они героически погибли 23 октября 1877 г. при исполнении особо сложной операции в боях на подступах к Батуми.

В войне покрыли себя неувядаемой славой генералы и офицеры русской армии: Захарий Чавчавадзе—командир конницы действующего корпуса, Алексей Кавтарадзе — командир 154-го пехотного Дербентского полка, Михаил Амиреджиби — командир Елисаветпольского полка, показавший чудеса беспримерной храбрости, а также незаурядный полководческий талант в боях за город Ардаган и на Аладжинской высоте. Отличились также грузины-офицеры частей кн. Амилахвари, Микеладзе, Квинитадзе, Иоселиани, Чавчавадзе, Орбелиани, Панчулидзе и др.

Однако вклад грузинского народа в русско-турецкую войну вовсе не исчерпывается активным участием его в военных операциях. Ввиду того, что театр военных действий был очень близок, а иногда бои происходили и в самой Грузии, то она фактически представляла собой военный лагерь и в войне участвовал весь грузинский народ, который оказал действующей армии огромную помощь продовольствием, фуражом, топливом, перевозками и т. д. Бесперебойное снабжение армии военными материалами и продовольствием требовало величайшего напряжения сил.

Таким образом, грузинский народ, несмотря на то, что царизм являлся его заклятым врагом, единодушно поддержал Россию в этой войне, ибо он ясно понимал, что победа России в русско-турецкой войне 1877—1878 гг. объективно помогла бы ему в осуществлении его собственных национальных интересов и обеспечила бы возвращение исконной грузинской территории, захваченной Турцией.

Успехи России, благоприятные для нее условия Сан-Стефанского мирного договора вызвали сильную тревогу у европейских держав, и в особенности у Англии. Эти государства открыто встали на сторону Турции, что ободрило последнюю и придало ей силы для возобновления бряцания оружием. В целях оказания воздействия на Россию английский флот вошел в Черное море. Англо-турецкие агенты стали призывать жителей Закавказья и Малой Азии к борьбе против России

Эмиссары султана требовали особой активности от грузин-магометан. Дервиш-паша, раздав оружие аджарцам, потребовал от них выступления против России. Такой, же приказ получил и Шериф-бек Химшиашвили. Ввиду того, что Шериф не выполнил этого требования, в Аджарию был направлен карательный отряд турок, сравнявший с землей княжеский дворец Шерифа в Схалта. Шериф-бек Химшиашвили перешел в Ахалцихе, поступив на службу к русскому правительству.

Однако Сан-Стефанский договор оказался недолговечным ввиду того, что сильнейшие государства Европы открыто заняли враждебную России позицию, а Англия с Турцией стали готовиться к новой войне. Россия была вынуждена согласиться на созыв в Берлине конгресса европейских государств для пересмотра Сан-Стефанского мирного договора.

Берлинский конгресс, в работе которого участвовали премьер-министры и другие представители великих держав Европы, начал свои заседания 13 июня 1878 г. В процессе работы конгресса укрепился Австро-Германский союз и обнаружилась тенденция к сближению Австрии и Германии, царская же Россия оказалась изолированной. Особенно остро стояли на конгрессе вопросы политического устройства на Балканах и русско-турецкой границы в Азии. Большие прения развернулись вокруг батумского вопроса.

России, правда, пришлось несколько уступить по всем этим кардинальным вопросам, однако она сумела, в основном, удержать за собой плоды своей победы.

Согласно Берлинскому трактату, подписанному сторонами 13 июля 1878 г., к России перешли Аджария, Шавшети, Кларджети, Имерхеви, Кола, Артануджи и Олтиси. Из-под длительного турецкого ига освобождалась также значительная часть Западной Армении.

Большая часть упомянутых территорий в момент подписания Берлинского трактата была в руках русской армии. Лишь в Аджарии (включая и Батуми) оставалась турецкая армия. Османское правительство не торопилось с передачей России Аджарии. Турецкие агенты всячески старались вызвать конфликт между местным населением и русской армией. Турецкие власти призывали «правоверных» переселиться во внутренние провинции Турции. Русское правительство категорически потребовало вывода турецких войск из г. Батуми и Аджарии вообще. В конце концов было достигнуто соглашение, по которому города и села Аджарии переходили под власть новой администрации с 16 до 25 августа. Надежды турецких агентов не оправдались. Громадное большинство местного населения радушно встречало русские войска. 25 августа 1878 г. русские военные части вошли в г. Батуми. Население города встретило своих освободителей с хлебом и солью. В тот же день в Батумский порт вошел русский флот. Это свидетельствовало о том, что завершилось многовековое турецкое господство в Аджарии, что этот край вернулся к своей родине — Грузии.

Грузинский народ, передовая общественность с величайшим ликованием встретили историческое событие — освобождение Юго-Западной Грузии от турецкого ига. Якоб Гогебашвили писал: «Берлинский договор принес нам одно величайшее благо... Наши братья, кровь от крови и плоть от плоти нашей, наша древняя Грузия, неизменно боровшаяся вместе с нами против «ударов нашей злой судьбы», гнездо наших чудо-богатырей, колыбель нашего большого учения и просвещения —наша древняя Грузия наконец-то воссоединилась с нами сегодня»[15].

Подстрекаемые правительством турецкие эмиссары все же не унимались: они создавали террористические организации, предпринимавшие вооруженные нападения на воинские отряды, поджигали дома и магазины с продовольствием, призывали население к борьбе против России. Турецким эмиссарам даже удалось поднять мятеж в нескольких селах. Некоторые представители русской администрации требовали строгого наказания восставших, другие считали более целесообразным склонить население на сторону русского правительства путем переговоров. «Наше мнение по этому поводу таково, — писал специальный корреспондент газеты «Дроэба», — что использование войны или вообще применение всякого насилия может иметь результатом лишь то, что все аджарцы-грузины возьмут да уйдут в Турцию, а это вряд ли может быть желательно для кого-либо из нас. Достаточно разыскать толкового начальника для края, умного, рассудительного, хорошо знающего обычаи и законы местного населения, и он бы, несомненно, принес гораздо больше пользы при подобных обстоятельствах, успешнее справился бы со своими задачами и утихомирил бы народ, чем несколько батальонов войска»[16].

Действительно, для ведения переговоров с повстанцами в Аджарию был послан полковник Иоселиани с небольшим отрядом. Он прибыл в селение Дандало, где было сосредоточено несколько тысяч человек-повстанцев и произнес там свою речь. Его слова убедили жителей в бесплодности их восстания и в целесообразности нормализации отношений с Россией[17]. Агентам турецкого султана, однако, удалось спровоцировать выселение части грузин-магометан в Турцию.

Чтобы рассеять недоверие и установить более тесные контакты с населением Аджарии, часть передовых грузинских деятелей пригласила депутацию этого края в Тбилиси.

И. Г. Чавчавадзе призвал грузинский народ протянуть руку помощи только что освобожденным и испытавшим множество лишений грузинским мусульманам. «Теперь, грузины, за вами открыть себя своим только что присоединенным братьям! Теперь от вас самих зависит доказать на деле народную поговорку: братья познаются в беде»[18].

Этот призыв великого грузинского шестидесятника И. Г. Чавчавадзе был подхвачен всей Грузией. С помощью всего грузинского народа население Юго-Западной Грузии в короткие сроки залечило раны, нанесенные ему многовековым господством турок и войной, став на путь прогресса и мирного развития.

 


[1] Ахвледиани Х. А.* Из истории народно-освободительной борьбы в Южной Грузии. Батуми, 1957, с. 116, 123 и др.

[2] Дроэба, 1875, № 120.

[3] Месхи С. С.* Письма. Сухуми, 1950, с. 196.

[4] Чавчавадзе И. Г.* Соч., т. 2, 1941, с. 312.

[5] Мегрелидзе Ш. В. Грузия в русско-турецкой войне 1877—1878гг., Тбилиси, 1955, с. 47.

[6] Война 1877—1878 гг., т. III. Война в Азиатской Турции. Под ред. Зыкова. Спб., 1881, с. 9—10.

[7] Мегрелидзе Ш. В. Из истории Юго-Западной Грузии. Тбилиси, 1963, с. 116, 125.

[8] Война 1877—1878 гг., т. III. Под ред. Зыкова. Спб., 1881, с. 54—57.

[9] Там же, с. 81—91.

[10] Война 1877—1878 гг. Под ред. Зыкова. Спб., с. 220—228.

[11] Война 1877—1878 гг. Под ред Зыкова. Спб., с. 189—227.

[12] Там же, с. 325—360.

[13] Война 1877—1878 гг. Под ред. Зыкова. Спб., с. 410—416.

[14] История Грузии. Учебное пособие, т. II. Под ред. Н. А. Бердзенишвили. Тбилиси, 1962, с. 87 — 88.

[15] Гогебашвили Я. С.* Избр. произведения, т. II, 1940, с. 52.

[16] Дроэба, 1878, № 164.

[17] Иверия, 1879, № 9.

[18] Там же.


§1. ГРУЗИНСКАЯ НАЦИЯ

 

Процесс формирования грузинской нации. Формирование грузинского народа в нацию являлось длительным историческим процессом[1]. Этот процесс, по существу, завершился в эпоху капитализма, однако постепенное образование нации и ее главных признаков — общности языка, территории, экономической жизни и культуры — началось еще до победы капитализма.

Грузинский язык уже с VIII века считался государственным языком всей Грузии. Общность грузинского языка для всех этнических групп грузинского народа еще более отчетливо видна с XII века, когда зародился новогрузинский литературный язык[2].

Территориальная общность грузинского народа также имеет многовековую историю. Особенно высокой ступени создание этой общности достигло в период государственного единения и могущества Грузии. Так было в XII веке, когда наша родина стала называться Сакартвело (Georgiа).

Общность экономической жизни грузинского народа также создавалась постепенно. Еще в XII веке в результате общественного разделения труда в Грузии быстро стала развиваться экономическая жизнь, в частности ремесло, внутренняя и внешняя торговля, возникали новые города и внутренний рынок, и тем самым создавались условия для зарождения и развития в недрах старых производственных отношений новых и укрепления общности экономической жизни, что должно было стать самым значительным фактором для начала формирования нации. Многочисленные вражеские нашествия помешали превращению этой возможности в действительность, стали препятствием на пути создания новой общности грузинского народа.

Длительную историю формирования прошел психический склад грузинского народа — черты его характера, обычаи, традиции, культура, всегда богатые и разнообразные, основное содержание которых уже в средние века было одинаковым для всего грузинского народа, хотя в этой общности всегда прослеживался антагонизм противоположных классов. Смелость, мудрость, живость и жизнерадостность, любовь к свободе и ненависть к врагам, щедрость и гостеприимство, остроумие и образность речи — эти лучшие черты народного характера с древнейших времен ценились во всех уголках Грузии, несмотря на различие их географических и этнографических особенностей, влиявших в определенной степени на склад характера грузин. Разносторонним, оригинальным, но вместе с тем общим, единым духом народа проникнуты многовековая грузинская литература, искусство, общественная мысль, питавшиеся не только соками родной почвы, но и общественно-экономическими и идейно-культурными достижениями передовых народов мира.

Из сказанного явствует, что задолго до эпохи капитализма в многовековой общественной жизни грузинского народа постепенно зарождались элементы характерных признаков нации[3]. Процесс формирования грузин в нацию начался рано. Однако в результате опустошительных нашествий и господства феодального партикуляризма внутри страны не смогли развиться общественные силы, которые сумели бы довести зачатки этого процесса до конца путем ликвидации устаревших производственных отношений и утверждения новых. Грузинская народность не превратилась в нацию в докапиталистическую эпоху.

Тем не менее это было исторической необходимостью. Не позднее середины XVIII века в Грузии вновь возникла общественная потребность в развитии новых производственных отношений в недрах феодализма и, соответственно с этим, в национальной консолидации. Зарождение новой общественной жизни, уже осуществившееся в ряде стран Европы, становится маяком и для тех народов, которые на протяжении веков боролись за освобождение от ига врагов внешних и внутренних — феодалов. Таким образом, процесс формирования грузинского народа в нацию снова возродился со второй половины XVIII века, и особенно после присоединения Грузии к России.

Грузинская нация. В результате развития и победы капитализма в XIX веке грузинская народность превратилась в нацию. К тому времени грузины уже представляли собой исторически сложившуюся устойчивую общность людей, возникшую на базе общности языка, территории, экономической жизни психического склада (культуры)[4]. Экономической основой грузинской нации являлись буржуазные производственные отношения, в конечном счете—капиталистическая система хозяйства. Дальнейшее развитие общественного, разделения труда строительство новых путей сообщения, расширение торговли и рост торговых центров, особенно после отмены крепостного права, способствовали сравнительно быстрому развитию капитализма, покончили с феодальной замкнутостью отдельных районов Грузии, дали возможность установления экономических связей с Россией и с Западной Европой. Это обстоятельство сыграло решающую роль в деле консолидации грузинской народности и ее превращения в нацию.

На основе общности экономической жизни была создана настоящая территориальная общность Грузии. Развитие путей сообщения, уничтожившее замкнутость отдельных областей и расширение территории Грузии путем возвращения исконных грузинских земель, завоеванных в победоносных войнах России против Ирана и Турции, вызвали рост численности ее населения[5].

Новые общественно-экономические потребности дали новую окраску духовному облику, психическому складу, национальному характеру, культуре, быту грузинского народа. Достоинство человека стало измеряться результатами преуспевания его в труде и борьбе. Становилась массовой народная мечта о лучшей жизни, о всеобщем благоденствии, средством для достижения чего, по мнению передовых людей тогдашней Грузии, было прежде всего национальное единство. Эти явления нашли яркое отражение в грузинской культуре XIX века — в литературе, искусстве, в общественной мысли.

О завершении процесса возникновения грузинской нации отчетливее всего свидетельствовало окончательное утверждение нового общенародного грузинского языка во второй половине XIX века. Первым существенным признаком нации, как считалось тогда, являлась общность языка[6], и поэтому нельзя считать случайностью, что процесс формирования грузинской народности в нацию закончился решительным, боем за превращение обновленного грузинского языка в общий язык всего народа. Под руководством И. Чавчавадзе, А. Церетели и Я. Гогебашвили — достойных наследников Ш. Руставели, С. С. Орбелиани, Д. Гурамишвили и Н. Бараташвили — было упрочено основное направление естественного развития грузинского  литературного языка.

Состав грузинской нации. Грузинская нация  возникла из этнических элементов как грузинского (картвельского), так и негрузинского происхождения в результате их взаимодействия в многовековом процессе общей исторической жизни, труда и борьбы. Основным ядром грузинской нации была грузинская (картвельская) народность в лице картов (картлийцы, кахетинцы, имеретинцы, месхи, гурийцы, аджарцы, рачинцы, лечхумцы, пшавы, хевсуры, горцы-гудамакарцы, мохевы-горцы, кизики, тушинцы, ингилои), мегрелов, лазов и сванов. Они являлись с древнейших времен подавляющим большинством населения Грузии. В состав грузинской нации вошли некоторые группы народов негрузинского происхождения, которые еще с древних времен переселились в Грузию, cвязав свою жизнь с историко-культурной жизнью грузинской народности. В Грузии жили значительные группы людей негрузинского происхождения, представлявшие компактное большинство на той или иной ее территории и формировавшиеся в самостоятельные народности (абхазы, осетины) в процессе утверждения капитализма.

 


[1] Бердзенишвили  Н.,  Дондуа  В., Думбадзе М., Меликишвили Г., Месхиа Ш., Ратиани П.*  История Грузии, т. 1. Тбилиси, 1958, с. 94—100, 523—526.

[2] Чикобава А.*  Илья Чавчавадзе о языке.  Тбилиси, 1938,  с. 3,  7; Общая характеристика грузинского языка. — Толковый словарь грузинского языка,  т.  I.  Тбилиси, 1950, с.  018—019,  008.

[3] Джанашиа С. Возникновение грузинской нации в свете учения И. В. Сталина о нации. — Заря Востока, 1945, №2; см. также: Качарава Ю.* Историографические этюды. Тбилиси, 1977, с. 265—268.

[4] Сталин И. В. Марксизм и национальный вопрос — Соч., т.2  с. 296.

[5] Его же. Как понимает социал-демократия национальный вопрос. — Там же, т. 1, 1951, с. 33.

[6] Чавчавадзе И.* Письма о грузинской литературе. — Полн, собр. соч, т. III. Под ред. П. Ингороква. Тбилиси, 1953, с. 206.



§ 2. НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ

 

Колониальная политика царизма и начало национально-освободительного движения в Грузии. Процесс социально-экономического возрождения Грузии и превращения грузинской народности в нацию усилился, когда Грузия стала составной частью Российской империи. Поэтому присоединение Грузии к Россия объективно имело прогрессивное значение для исторической жизни грузинского народа. «История ставила перед грузинским народом, как и перед другими народами, задачу овладения достижениями мировой цивилизации, науки и искусства, имевшую жизненно важное значение для существования нации. Путь к этим духовным сокровищам, как и предполагали наши дальновидные предки, можно было пройти лишь с помощью России... Незабываема прогрессивная роль России в судьбах народов Кавказа и прилегающего к нему региона. Здесь надолго воцарился долгожданный мир. Мы законно гордимся тем, что грузины с честью выполнили миссию дружбы и братства, которую возложила на них история... Мы хорошо помним историческую роль русского народа в формировании и становлении грузинской нации, в объединении раздробленной, разрушенной, стоявшей на грани вымирания Грузии»[1].

Однако царская Россия, типичное многонациональное монархическое государство Восточной Европы, во главе которого стояла сильная и организованная дворянская военная бюрократия, являлась тюрьмой народов, в которой господствовала колониальная политика угнетения, притеснения и насильственной ассимиляции нерусских народов. Такова была царская национальная политика и в Грузии.

Царское самодержавие политически завоевало Грузию в первой половине XIX века[2], уничтожив всякие признаки ее государственного суверенитета и превратив в две обыкновенные губернии Российской империи. Однако в то время позиции царизма на Кавказе пока еще не были окончательно укреплены, и царизм был вынужден сравнительно осторожно осуществлять колониальную политику[3]. Ко второй половине XIX века царская Россия завершила политическое завоевание Грузии и Кавказа, приступив к их экономическому завоеванию[4], практическому осуществлению очередной задачи окончательного превращения всего Кавказа, в том числе Грузии, в колонию царизма.

В экономической области целью колониальной политики царизма являлось превращение Грузии в простой придаток русской промышленности, рынок сбыта товаров и источник сырья[5]. Отсталая в технико-экономическом отношении, по сравнению с развитыми капиталистическими странами Европы, царская Россия пыталась достичь этой цели и с помощью иностранных капиталистов, которые овладели природными богатствами Грузии и вели хищническую эксплуатацию ее природных богатств. Царизм большими массами селил в Грузии немецких и других колонизаторов, наделяя их лучшими землями и предоставляя им ряд привилегий за счет ущемления интересов местного населения.

В целях экономического завоевания Грузии, превращения русского капитала в единственного хозяина ее природных богатств, царское правительство осуществляло не только экономические, но и политические акции. Царизм сознательно разжигал национальную рознь между народами России. Он всячески ограничивал права наций как в области правления, так и в сфере образования. Управление было сосредоточено в руках полицейского аппарата. Царизм не дал грузинскому народу даже земства — этого пятого колеса государственной телеги Российской империи. Грузинский народ был лишен права делопроизводства в государственных учреждениях на родном языке. С 60-х гг. царизм всячески ограничивал изучение грузинского языка в школах, а в 90-х гг. запретил не только обучать, но и разговаривать на грузинском языке. Преследованиям подвергалась вся грузинская демократическая культура, которую самодержавие обвиняло в разжигании «национальных чувств». В 1882 г. было официально запрещено публичное упоминание слова «Грузия». Колониальное угнетение народа достигло своей высшей точки в 80-х—90-х гг. XIX века. Волны самодержавного шовинизма грозились полностью затопить «инородцев». Реакционное правительство Александра III открыто встало на путь полной насильственной русификации грузинского народа и окончательного уничтожения грузинской культуры.

Свободолюбивый и трудолюбивый грузинский народ, вместе с другими народами Российской империи, никогда не мирился с царской политикой социального и национально-колониального угнетения и насилия[6]. Правда, национально-освободительная борьба, против царизма развернулась в полную силу только тогда, когда она стала частью освободительной классовой борьбы многонационального российского пролетариата, однако грузинский народ на всем протяжении XIX века вел борьбу против политики самодержавия.

В национально-освободительном движении Грузии, так же как в движении других угнетенных народов России, Западной Европы и вообще всех многонациональных стран, участвовали так или иначе почти все социальные слои. Оплакивало свою судьбу консервативное грузинское дворянство, потерявшее «старое величие и славу», протестовали либеральные слои дворянства, к слабому протесту которых присоединялись нарождавшиеся либерально-буржуазные элементы, стихийно боролись против социального и национального угнетения широкие массы крестьянства.

На первых порах консервативное грузинское дворянство, недовольное социально-экономическими и политическими мероприятиями самодержавия, приняло активное участие в антиколониальном движении. Однако, убедившись в том, что самодержавие способствовало более «рациональной» эксплуатации трудящихся, грузинские консервативные аристократы отказались от борьбы, направив все силы на служение престолу. Грузинское дворянство высказало европейскому жандарму Николаю I свою готовность оказать помощь в подавлении революционного движения народов Европы: «Каждый из нас, — писали они ему в 1848 году, — чувствует любовь и искреннюю преданность к русскому нашему самодержавному монарху... Желаем, чтобы, во изъявлении таковых наших чувств, потребована была от нас служба и вне нашего края, в каких бы то ни было пределах, или за пределами государства... если бы беспорядки, волнующие Запад Европы, могли дойти до покушения против благосостояния государства, которому Грузия наша имеет честь принадлежать.,.»[7]

Это был грузинский феодально-монархический национализм, последователи которого — крупные реакционные феодалы, и после присоединения Грузии к России претендовали на главенство над грузинским народом, пытаясь всеми средствами — вначале путем борьбы, а потом путем примирения с царизмом — сохранить за собой былое право безраздельного господства над крестьянством, право его неограниченной эксплуатации. Конкуренцией царизма в эксплуатации крестьян были ущемлены «национальные интересы» крупных грузинских феодалов. Ранее, в пору феодальной раздробленности Грузии крупный феодал сам был самодержцем в своем владении. Сильная и хорошо организованная русская дворянская бюрократия во главе с царем-самодержцем не могла терпеть подобного самоуправства. Со своей стороны, не привыкшие к централизованной власти грузинские феодалы сразу не смогли примириться с потерей своих старых привилегий и попытались вначале «восстановить» утерянную «независимость» Грузинского царства и укрепиться в собственных крепостях против нового царя, а потом, когда это оказалось невозможным, найти общий язык с царизмом в деле проведения его русификаторской политики в крае. Позднее некоторые реакционные представители феодально-монархического национализма под видом «защиты» национальных интересов народа начали теоретически обосновывать необходимость слияния малых наций с большими[8].

Кроме крупных реакционных феодалов в грузинском национально-освободительном движении участвовали средние и мелкие слои дворянства, просвещенные представители которых были настроены либерально. Они чувствовали новые веяния, исходящие из России и Западной Европы, протестовали против национального и социального угнетения народа, оплакивали потерянную свободу, однако не понимали действительных интересов народа и, оторванные от него, довольствовались культурной деятельностью. Патриотическая позиция отдельных просвещенных представителей либерального дворянства оставалась слабой и нерешительной, и оно не поднялось до понимания задачи общенациональной борьбы против крепостничества. Несмотря на это, из среды либерального дворянства вышла прогрессивная часть новой грузинской интеллигенции XIX века, национально-культурная деятельность которой способствовала дальнейшему развитию грузинского языка, литературы, общественной мысли.

В то время, когда большая часть грузинского дворянства мечтала о восстановлении своего «старого величия», замученному тяжестью двойного ига, классового и национального угнетения, грузинскому крестьянству с трудом удавалось сохранить для себя элементарные условия существования. Стихийная классовая борьба крестьянства за социальную и национальную свободу не прекращалась на протяжении всей первой половины XIX века.

Невыносимо тяжелой жизни крестьянин предпочитал смерть в борьбе против эксплуататоров. Но в то время он глубоко верил в святость божьего креста, в доброту государя и в вечность крепостного права. Широкие массы крестьянства были одержимы царистскими иллюзиями. И все-таки на всем протяжении XIX века крестьянское движение, несмотря на свою стихийность, являлось главной массовой силой, противостоявшей колониальной политике царизма в Грузии.

Против колониального угнетения с самого начала выступала и грузинская интеллигенция. Если крестьянство пыталось с оружием в руках преодолеть двойную эксплуатацию, интеллигенция применяла преимущественно идейные средства борьбы, удовлетворяясь главным образом просветительской деятельностью. Крестьяне думали устранить несправедливость истреблением «плохих» чиновников, а интеллигенты возлагали надежду восстановить справедливость главным образом средствами просвещения. Крестьянское движение приобрело сознательный характер только после начала  пролетарского этапа освободительного движения, а патриотическая борьба интеллигенции до конца сохранила свой интеллигентский дух. Слов нет, идейное движение передовой грузинской интеллигенции являлось отражением социальной и национальной (анти-крепостнической и патриотической)  борьбы подавляющего большинства грузинского народа — крестьянства, но теоретико-интеллигентские и стихийно-крестьянские потоки национально-освободительного движения Грузии в XIX веке, по существу, практически остались оторванными друг от друга, и интеллигентская национальная программа так и не превратилась в конкретный план борьбы крестьянских масс.

Охарактеризованные выше общественные силы национально-освободительного движения Грузии XIX века более и менее проявили себя в заговоре 1832 г. Этот заговор, в основном, выражал классовые стремления как консервативных, так и либеральных слоев грузинского дворянства, однако он откликался также на справедливую борьбу грузинского народа, в частности крестьянства, против самодержавия, игравшего ту пору роль всероссийского и европейского жандарма народов. Несмотря на поражение этого движения, патриотическая идея его участников о возрождении грузинской государственности и культуры нашла широкое распространение еще в первый, дворянский, период (1802—1864 гг.) национально-освободительного движения в Грузии. Духом прогрессивного либерально-дворянского патриотизма было пронизано творчество и мировоззрение Иоана Багратиони и Александра Чавчавадзе, Соломона Додашвили и Григола Орбелиани, Георгия Эристави и Николоза Бараташвили[9].

Абстрактное требование национальной свободы казалось достаточным в то время, когда большая часть общества — крестьянство, то примыкала, к дворянству, надеясь освободиться от царского ига с его помощью, то мечтала об освобождении от крепостного ига с помощью царских законов[10].

Положение существенно изменилось тогда, когда выявилась утопичность этой мечты, ввиду ускорения экономического и социального развития Грузии и усиления колониальной политики царизма. Это произошло в течение второго, буржуазно-демократического периода (1864—1895 гг.) национально-освободительного движения в Грузии, особенно в годы подготовки и проведения буржуазных реформ, когда на арену классовой борьбы вышли новые общественные силы.

Усиление национально-освободительного движения. 60-е прошлого века в Грузии начались столкновением старого и нового поколений, по существу, либералов и консерваторов, с одной стороны, и демократов — с другой. Внешне дискуссия проходила по вопросам грузинского языка и литературы, однако в сущности борьба носила не только литературный и национальный, но и социально-классовый характер. Борьба поколений являлась отражением противоречий сторонников и противников крепостного права. Необходимость отмены крепостного права была признана самодержавием, и грузинское дворянство не имело ни прав, ни средств открыто выступить против «воли» царя. Старое поколение, защищавшее интересы консервативных и либеральных слоев грузинского дворянства, и без того давно чувствовало необходимость преобразования или отмены крепостничества. В 60-х гг. возникла ожесточенная дискуссия по поводу того, в чью пользу должны были осуществиться эти изменения — в пользу землевладельческого, имевшего все права дворянства или же безземельного и бесправного народа. Консерваторы и либералы встали на сторону дворянства, а демократы — на сторону народа, и прежде всего—крестьянства.

Однако то, что в колонии царизма классово-политическая борьба за замену старого строя новым происходила в национальной форме, объясняется усилением национально-освободительного движения и двумя основными особенностями борющихся сил: во-первых, демократы — зачинатели этой борьбы, считали национальное освобождение грузинского народа предпосылкой его социального освобождения. По их мнению, из всех форм угнетения народа самым главным и тяжелым являлось национальное угнетение и его устранение облегчило бы установление социально-экономического строя, основанного на принципах справедливости. Об этом свидетельствовало то, что в Грузии XIX века всякий протест против социальной несправедливости, начиная от крестьянских бунтов и кончая культурной деятельностью интеллигенции, принимал форму национальной борьбы против царского самодержавия. Однако царское самодержавие в Грузии, как и во всей царской России, защищало интересы не только русских капиталистов и помещиков, но и грузинских крепостников. Поэтому те, кто выступал против царского самодержавия, должны были выступать и против крепостников, консервативных дворян — основной опоры царизма в колониальной стране. Попытки тогдашних патриотов-демократов отделить национальные интересы грузинского народа от его социальных интересов почти всегда были безуспешными. Их патриотизм наполнялся классовым содержанием, и борьба за освобождение грузинской нации сливалась со всероссийским революционно-освободительным движением за волю и землю для крепостных[11].

С другой стороны, те, кто объявили себя защитниками национальных интересов грузинского народа, его свободы и демократии, естественно, должны были стать прежде всего защитниками грузинского языка, тем более, что к началу XIX в. он, единственный, в урагане времен больше всего сохранил себя из всего наследия грузинской цивилизации. При царизме от ранней грузинской национальной государственности осталось лишь воспоминание, и последним убежищем защитников грузинской нации стал грузинский язык. «Первый признак сущности нации—это язык,— писал И. Г. Чавчавадзе,— и вот именно он начал развиваться у нас первым, после долгого, молчания. При этом нашему деянию, ходу наших мыслей, нашим заботам и думам принадлежал лишь малейший уголок, из всей по своей природе сложной арены жизни. Ввиду исторических обстоятельств, для людей, подвизавшихся за прогресс нашей жизни, стало возможным проявить себя только лишь в этом маленьком уголке...Тот стал убежищем для нашего хода мыслей, направления, деятельности»[12].

Язык и литература, «потерявшие былое величие ввиду неумолимого хода времен», явились основной ареной деятельности и для старого поколения, для либералов и консерваторов, поскольку и они служили делу развития национального осознания грузинского народа. Однако для патриотов-демократов язык являлся не только первым признаком нации и национальной государственности, но и оружием просвещения народа и социальной борьбы. Дворянские заговоры они не считали достаточными для национального освобождения грузинского народа. Широкие народные массы сами должны были бороться за свое освобождение. Однако забитый и подавленный самодержавием и крепостничеством непросвещенный народ смог бы приобрести свободу только в том случае, если бы получил с помощью родного языка просвещение и обрел национальное и классовое самосознание. А для народа были непонятны искусственно усложненные нормы древнегрузинского языка Иоанна Петрици и католикоса Антона. Становилось неотложной необходимостью проведение реформы языка, восстановление и завершение магистральной линии многовекового развития грузинского литературного языка путем приближения его к разговорному и окончательное утверждение нового грузинского языка, литературы и мышления. Осуществление этой исторической задачи явилось главным результатом национально-освободительного движения в Грузии во второй половине XIX века.

Показателем возрастания национального движения являлось и то, что национальный вопрос увязывался с аграрным вопросом, хотя результаты демократической борьбы за решение аграрного вопроса в пользу крестьянства были не так ощутимы, как борьба, проводимая за новый язык и общественную мысль. Либералы и консерваторы, потерпевшие поражение в решении национального вопроса, могли бы торжествовать победу в аграрном вопросе: царское правительство осуществило крестьянскую реформу в их интересах. Земля фактически осталась в руках помещиков и богатых купцов, а юридически свободным, но безземельным или малоземельным крестьянам приходилось жить в не менее тяжелых условиях экономического и политического угнетения, чем в дореформенный период. Поэтому аграрное движение, которое в колониальной Грузии сливалось с национальным, не прекращалось весь пореформенный период.

Несмотря на наличие феодально-крепостнических черт, реформы, осуществленные правительством во второй половине XIX в., носили буржуазный характер, поскольку в конечном счете они способствовали победе новых капиталистических отношений в стране. Консервативное дворянство, вынужденное встать на путь буржуазного развития, стремилось с помощью царизма усилить эксплуатацию крестьян, приспособить свое хозяйство к новой обстановке, с тем чтобы сохранить за собой и экономическое господство в пореформенное время.

Во второй половине XIX в. из числа либерально-просвещенного дворянства и купеческих слоев формировался самостоятельный класс национальной буржуазии, которая постепенно противопоставила себя не только трудящимся, но и дворянству и иностранной буржуазии. Усилился процесс разложения крестьянства, в результате чего возник городской и деревенский пролетариат. Окрепла грузинская либеральная и демократическая интеллигенция. Прогрессивные дворянско-буржуазные слои предполагали укрепить свое господствующее положение путем основания сельскохозяйственных и промышленных банков и завоевания городского самоуправления, часть крестьянства стремилась обогатиться путем торговли и создания кооперативных товариществ. Интеллигенция создала национальную прессу, школу, театр, общество по распространению грамотности среди населения и этим путем пыталась приблизить всеобщее благоденствие.

В этой ожесточенной классовой борьбе за существование и главенство в обществе, принимавшей национальный характер, ясно была видна противоположность между поднимающейся буржуазной демократией третьего сословия (крестьянства, ремесленников, пролетариев, мелких торговцев, мелких дворян, национальной буржуазии)[13] и крепостничеством с его пережитками (самодержавие, крупное помещичье землевладение, консервативное дворянство). Третье сословие было единым и солидарным, поскольку крепостничество более или менее одинаково притесняло всех его представителей — и крепостного, накопившего деньги и желавшего лучше жить, и расчетливого крестьянина, ненавидевшего помещика, взимавшего у него оброк и принуждавшего отбывать барщину, и пролетария—дворового и обедневшего крестьянина, являвшихся рабами помещиков или купцов. Крепостничеством были замучены мелкий торговец и предприниматель, рабочий и кустарь, ремесленник и интеллигент. Как говорил В. И. Ленин, «между всеми людьми только та связь и была, что все они были враждебны крепостничеству: за пределами этой солидарности начинался самый резкий хозяйственный антагонизм»[14].

Солидарность третьего сословия колониальной Грузии основывалась и на том обстоятельстве, что помещичья буржуазная монархия угнетала все прогрессивные классы и социальные слои: безземельное и малоземельное, дворянство и национальную буржуазию, крестьянство и интеллигенцию. Это создавало иллюзию возможности объединения в одном лагере всех, кто не мирился с царской колониальной политикой и требовал восстановления и защиты территориальной целостности Грузии, ее экономического возрождения и политической демократизации, признания национального равноправия грузинского народа с другими народами и права местного областного самоуправления, введения в школах и учреждениях грузинского языка, защиты и беспрепятственного развития грузинской культуры. Это были основные программные требования национально-освободительного движения Грузии во второй половине XIX века.

Такую программу уже явно не разделяло консервативное грузинское дворянство, окончательно перешедшее на сторону самодержавия. Прогрессивное дворянство все еще так или иначе участвовало в национально-освободительном движении, было оппозиционно настроено в отношении гражданской и духовной бюрократии самодержавия, хотя его оппозиционность даже в период реакции 80-х гг. не выходила за рамки либерализма. В условиях сравнительно широкого развития капитализма, путем медленной ликвидации остатков феодализма, либерализм не был чуждым и для самого угнетенного третьего сословия, крестьянский демократизм которого ввиду отсутствия революционной буржуазии и классовой неоформленности пролетарских слоев, до начала XX века оставался в рамках идейной и литературной мечты и стихийных бунтов. Мечта и действительность, теория и практика все более приближались друг к другу по мере развития общественной жизни и обострения классовой борьбы, особенно в обстановке первой и второй революционной ситуации в России (1859—1861 и 1879—1880 гг.) Национальное и социальное движение Грузии и во второй половине XIX века носило главным образом просветительский характер. Просветительство в Грузии, так же как и всюду, смогло только идейно подготовить почву для уничтожения феодализма и его остатков.

 

[1] Шеварднадзе Э. А. Интернационалистическое воспитание масс. Коммунист, 1977, № 13, с. 46 — 47.

[2] Ленин В. И. Развитие  капитализма в России.  —  Полн. собр. соч., т. 3, с. 593.

[3] История Грузии, т. II . Под ред.  Н. А. Бердзенишвили. Тбилиси, 1962, с. 100—102.

[4] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 593 — 594.

[5] Киквидзе А. Я.* История Грузии. Тбилиси, 1954, с. 214 — 216.

[6] Шеварднадзе Э. А. Указ. раб., с. 47.

[7] Акт грузинского дворянства  24-го апреля  1848  года  с  резолюцией Николая I: «Душевно благодарить за благородные чувства». — Акты, собранные Кавказской  археографической комиссией. Под ред. Ад. Берже, т. X. Тифлис, 1885, с. 26.

[8] Мухранский Г. О существе  национальной индивидуальности и об образовательном значении крупных народных единиц. Тифлис. 1872

[9] Гаприндашвили М.* Очерки истории грузинской  общественной мысли, т. I. Тбилиси, 1959, с. 41—46;  т.  II, 1976,  с.  320—332.

[10] История Грузии, т. II. Под  ред. Н. А. Бердзенишвили. Тбилиси, 1962, с. 112.

[11] Гаприндашвили М.* Мировоззрение  Георгия  Церетели.  Тбилиси, 1955, с. 26—31.

[12] Чавчавадзе И. Г.* Письма о грузинской  литературе. —  Полн, собр. соч., т. III. Под ред. П. Ингороква. Тбилиси, 1958, с. 206.

[13] История Грузии, т. II, Под ред. Н. А. Бердзенишвили, Тбилиси, 1962.

[14] Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?  — Полн.  собр.  соч.,  т. I, с. 306.