Божья Матерь, прости мою блажь!...
Как зимою нагрянувшая весна,
Жизненный путь мой просто мираж
И неба далекая голубизна.
Гор изломы укроются тьмой,
И если рассвет всё же мне померещится -
Ночь отпянствовавший и хмельной,
К иконам пойду как усталая женщина!
Ночь отпянствовавший и хмельной
Я прислонюсь к молитвенным дверям,
Солнечный луч в храм ворвётся стрелой,
И засверкает храм этот зверем.
И тогда скажу я: на! Я пришёл -
Лебедь израненный химерой мечты!
Смотри! Символ мученичества - моё лицо!
Смотри! Символ юности - его черты!
Смотри! Наслаждайся! Глаза немые,
Светящиеся прежде вспышками грёз, -
Ночь отпянствовавшие и хмельные
Наполнены местью торжествующих слёз!
Наслаждайся! Так ли каждый поэт?
В стремлении к Богу каждый вот так?
Взлетает бабочкой на пламени свет,
И падает сожённый к твоим стопам.
Где же счастие духа - и есть ли?
Кто так писал у меня на роду?
Как в своём раю Алигьери,
Я замурован в своём аду!
И когда на этом проклятом судьбою пути
Мне покажется призрак смерти,
Я обещаю из жизни уйти
Без имени твоего, без молитв и без лести!
Руки накрест сложу и под вой
Коней разгоняющих с адскою силой,
Ночь отпянствовавший и хмельной
Сойду на покой в свою могилу.
Божья Матерь, прости мою блажь!...
Как зимою нагрянувшая весна,
Жизненный путь мой просто мираж
И неба далёкая голубизна!
Перевод с грузинского Н. Барнабишвили
Сейчас, когда пишу я эти строки, ночь разгорелась, полночь тает,
В окно влетевший ветерок природы тайны мне вверяет.
Вокруг всё неподвижно, спит укрыто лунным серебром,
И только ветер шевелит сирень перед моим окном.
Голубым и синим светом небо так расчленено,
Так нополнено волшебством, как ритмами моё письмо.
Столбы таинственного света дают вещам такую мощь,
Что щедро плещется всё чувством, как моё сердце в эту ночь.
С давних пор и у меня тайна скрыта в сердце этом;
Я от всех её таю в темной глубине своей, не даю коснуться свету.
И неведомо друзьям, что за желчь вмещает сердце,
От которой мне вовек никуда уже не деться.
Не укрыть глухую думу сердца удовольствиям могучим,
Не похитить женской страсти страсть, которою я мучим;
Тихий стон во сне не выдаст, ни вино, и нет тех сил,
Чтоб отнять, что я глубоко в тёмном серце поместил.
Только ночь в часы бессониц, вся сверкая зрачками звёзд,
Знает эту тайну, знает. Знает всё нагая ночь.
Знает – как осиротел я, как истязал себя напрочь.
Нас... двое в этом мире: я и ночь, Я и Ночь!
Перевод с грузинского Н. Барнабишвили